Я сразу смазал карту будня,

плеснувши краску из стакана...

– Из рюмки!
– крикнул Комаров.
– Выпьем за новое безграничное счастье!

К этому никто ничего не добавил. Беляев смотрел на Лизу. Она взяла рюмку и сделала попытку встать с дивана - слегка подалась вперед с задумчивым выражением, но тут же засмеялась звенящим смехом, и Беляев тоже засмеялся и шагнул к дивану.

– Какой же Комаров смешной, - сказала она.

Беляев взял ее руку и некоторое время не отпускал. Все выпили. Пожаров что-то принялся рассказывать. А Беляев смотрел на Лизу. Выпитое приятнейшим образом действовало на него и смущение пропадало. Смотреть на Лизу ему было радостно. Она была стройная, с маленькой грудью, с очень прямой спиной, что еще подчеркивала ее манера держаться - плечи назад, словно у балерины. И в эту минуту Беляеву хотелось ее поцеловать, но вновь стало страшно.

Погасили свет, горели только лампочки на елке. У Пожарова наконец-то заработал магнитофон, но с более медленной скоростью, звук плыл и голоса "Битлов" стали походить тембром на низкий голос самого Пожарова. Образовались три пары танцующих

– А я хочу обрезать волосы, - шепнула Лиза Беляеву.

Он, высокий, склонился и заглянул ей за спину, как бы еще раз проверяя, на месте ли длинная русая коса, спадающая до того места, где кончается талия.

– У тебя такие прекрасные волосы!
– воскликнул Беляев.
– Особенно, когда ты их распускаешь... Помнишь, как ты их распустила на выпускном вечере?

– Ты хочешь, чтобы я их сейчас распустила?

И так выделявшиеся на худом лице Беляева темные глаза стали еще больше. А серые глаза Лизы с ответным загадочным любопытством смотрели на него. Словно чего-то испугавшись, Беляев отклонил это пожелание.

– Мне нравится твоя коса... Именно коса... Как у маленькой девочки, которую хочется ласкать, гладить по голове...

И он, осмелившись, погладил вздрагивающей рукой ее волосы.

– А кто будет на санках кататься?!
– воскликнула Света и потащила размякшего в танце и от выпитого Комарова в прихожую.

– Какие санки?
– с обидой в голосе сказал Пожаров, плотнее прижимаясь к Вере.

Но Света, уже успевшая накинуть шубку, стояла на пороге комнаты и командовала:

– Свет - раз, - и включила люстру, - на санки - два!

Пожаров быстро чмокнул Веру в щеку, как бы все еще находясь в полумраке, но все-таки понимая, что полумрак кончился.

– Погибоша аки обры!
– прогудел он.

– Кто такие обры?
– спросила Вера, проводя руками по своим бедрам, как бы оправляя юбку плиссе.

– Да, кто такие обры?!
– весело крикнула Лиза, отступая с некоторой неохотой от Беляева.

– Сам ты обр!
– сказал Беляев.

– Эх! Темный вы народ, - сказал Пожаров.
– "Повесть временных лет" не читали!

– А у тебя это настольная книга?
– съязвил Беляев.

– Представь себе, - добродушно ответил Пожаров, извлек из кармана пиджака расческу и принялся наводить лоск на своей голове.

– Уже красиво!
– засмеялся Беляев. Все вышли в прихожую и начали одеваться. Света достала из темной комнаты двое санок, причем одни были со спинкой.

– Обры - это авары... Или просто - враги славян. В "Повести временных лет" и рассказывается в одном месте о том, как эти обры завоевали одно из славянских племен, уж не помню какое... А Бог покарал этих обров...

– На что ты намекаешь?!
– с показной обидой спросила Света.
– Это я, что ли, обр, что вас на санках кататься зову? Сам сейчас вкусишь наслаждение от быстрой езды...

Пожаров перебил ее:

– Какой же русский не любит быстрой езды?! Выбежав из подъезда с санками в руках, Беляев вдруг остановился и уставился в то окно. Сзади в него врезался и чуть не сбил Комаров. У самого Комарова с носа соскочили очки и упали в снег. Беляев быстро нагнулся, продемонстрировав тем самым завидную реакцию, поднял очки и протянул их другу. В том окне горел свет. Беляеву внезапно очень захотелось каким-нибудь образом отомстить тому человеку за светящимся окном, и даже он стал судорожно подыскивать в уме какую-нибудь месть, ну что-нибудь такое, чего бы сам т о т не сумел в своих изощрениях подыскать, но тут же словно кто-то остановил Беляева, какой-то внутренний голос будто бы шепнул ему о том, что не все люди на свете обладают чувством сдержанности, будь сдержан и тебе покорятся народы. Ну, уж это слишком, подумал Беляев, народы! Мама, преподавательница французского языка университета с детства неустанно повторяла ему это слово, вдалбливала в сына это понятие, почти что регулярно добавляя, что отец был несдержан.

Все побежали на бульвар, такой прекрасный в эту звездную новогоднюю ночь. Черная чугунная классическая ограда, припорошенная снегом, напомнила о каких-то иных временах, о балах, о дамах в кринолинах, о чем-то идеальном, что поселяется в юношеских головах после прочтения "Евгения Онегина" или "Бедной Лизы", преобразуясь в мечты не столько о будущем, сколько о прошлом, как будто именно в прошлом будет суждено жить этим молодым людям.

И полетели санки вниз по аллее бульвара к Трубной. В одних - Комаров со Светой, в других - Пожаров с Верой. Лиза заложила руки за спину, прошла, поскрипывая снегом, два шага вперед, два шага назад, затем остановилась перед Беляевым и сказала:

– Им долго ехать... Поцелуй меня по-настоящему!

Лиза медленно, привстав на цыпочки, подняла к нему лицо для поцелуя. Он посмотрел на нее с волнением, положил ей руки на плечи и прикоснулся к ее губам, теплым и свежим, только прикоснулся, как будто не было самого поцелуя, а было лишь нежное касание, кожа почувствовала кожу, и губы, еще сухие на воздухе, погладили губы. Лишь после этого Лиза приоткрыла рот, как бы приглашая для глубокого поцелуя, и Беляев принял приглашение, так что захватило дух и как будто сама Лиза исчезла, была поглощена им без остатка. Ее дыхание чуть-чуть отдавало шампанским и шоколадом. И вся Лиза была какая-то очень вкусная.