– Какие вести от Бегича?
– спросил Мамай Сары-хожу.

Новый темник, поставленный командовать десятью тысячами отборных головорезов - кашиков, всегда встречал великого Мамая в небольшой толпе избранных: бакаул войска Газан-мурза, управитель дворца, он же властелин Сарая, Халим-бег, личный телохранитель Темир-мурза, главный даруга [Даруга - сборщик дани. Здесь - главный казначей] Золотой Орды Оккадай. Все они так или иначе принимали участие в продвижении Мамая к власти, все были не пораз испачканы кровью эмиров, бегов, верных прежним ханам угланов и самих ханов, коих они перерезали бессчетно.

Сарыхожа выдвинулся вперед, польщенный вниманием:

– Ночью, мой повелитель, прискакали из степи нукеры...

– Бегич выжег Москву?

– Нет, мой повелитель. Твой улусник, Митька, князь Московский, вышел за Коломну навстречу.

Мамай нервно запахнулся в халат, крепко подвязал пояс и подцепил к нему поданную Темир-мурзой саблю.

– Пусть возвращаются в степь! Кто первый принесет весть на гриве своего коня о том, что Москва сожжена, тому достанется сабля в золоченых ножнах!

Мамай дружелюбно посмотрел на Сарыхожу, взглядом этим удерживая нового темника около себя. Званье это Сарыхожа получил за то, что изловил бежавшего в Персию эмира из Сарая Бату - Хасан-бега и привез его на грязной арбе вместе с сундуками драгоценностей. Он не утаил ничего, и Мамай надел ему малый алмазный полумесяц на золотой цепи - знак темника.

– Халим-бег!
– обратился хан к управителю дворца, и тот молча и низко склонил голову.
– Вели расстелить ковры в саду и зови людей курултая, скажи им: небо дарует пищу, ая- зрелища!

– Темир!
– обратился он к великану.
– Волоки к гостям собаку Хасана!

– О, Эзен! Повели - и я разорву его надвое, вырву жилы и сделаю из них тетиву для твоего лука!

– Делай, что велю! Ступайте все! Скажите курултаю: я подыму чашу черного кумыса, как только солнце подымется над стеной дворца! Оккадай, а ты останься!

Главный даруга, молчаливый, углубленный в подсчеты несметных богатств, молча склонил голову, но не перестал шевелить губами, готовясь к отчету за полученные в минувший день подарки, дани, награбленные богатства. Надо было держать совет и о подарках, коими хан Мамай ежедневно одаривал верхушку Орды, съехавшуюся на курултай. Подарки хана соответствовали положению, заслугам, а также тем подаркам, которые привез в Сарай каждый участник курултая, и все это главный даруга держал в своей крохотной бритой голове, покрытой круглой стеганной на хлопке шапке. Мамаю нравилась почти нищенская одежда главного дару-ги, человека, который ежедневно держал в руках несметные сокровища в подземных кладовых Орды, накопленные за полтораста или больше лет, стекшиеся сюда из старого Сарая, из русских княжеств, из Персии, с Кавказа, из Крыма, из Египта, из Индии...

– Сегодня одари этих волков золотыми перстнями из моих мастерских. Набери мешок - пусть выбирают! Сегодня должен быть великий день.

Управитель Халим-бег поклонился и молчал, не уходя. Он был не просто управителем. В этой маленькой бритой голове не раз вынашивались планы убийств, задуманных Мамаем.

– Почему живет Дмитрий, князь Московский?

– Рано, великий хан...

– Тебе рано?
– ощерился Мамай.

– Человек Ивана Вельяминова ушел на Русь.

– Дмитрий умен. Люди вокруг него, окольничие бо" яре, не допустят того человека и близко. Сговори сего молодого жеребчика, князь его обидел, разожги злобу, денег дай - много дай!
– и вели ему исполнить задуманное. А на Русь он должен пойти чист и с покаянием, князья московские любят покаяния...

– Тому бог русичей учит - нам помогает.

Мамай сверкнул узкими лезвиями глаз, дернул косой бровью:

– Ты - глупец! Религия русов - сила! Чингиз был велик! Батый был велик! Так?

– Так, великий хан...

Мамай не называл себя ханом, но любил, когда его так называли.

– Нет, не так! Они были глупцы!

Кожа на бритой головенке Халим-бега дернулась, будто он прижал уши от страха.

– Они оставили Руси их бога - вот несчастье Орды! И мы, потомки великих моголов, расплачиваемся за это. Вера - надежнее арабского скакуна, быстрее стрелы, острее сабли, крепче щита, а Орда оставила Руси церкви, их богов и больше ста лет благоволила попам, думая найти в них своих союзников. Они пользуются свободой, не платят Орде дани, но одною рукою берут подаяния, а другой крестят единоверцев, крепя их единство. Я свершу новое, невиданное завоевание этой проклятой земли, я разрушу все церкви до единой!

– В граде Коломне - донесли мне, великий хан, - Дмитрий-князь церковь каменную заложил. Если так станут русичи утверждать веру свою, то каменные храмы возникнут на берегах Волги и по всей их земле. Церкви их толсты стенами и высоки, они - настоящие крепости, они вместилище защитников, богомольцев, хранилище церковной и людской утвари, вместилище княжего серебра и злата...

– Они, те церкви, - вместилище их духа!
– Мамай заскрежетал зубами, и толстые пальцы его вцепились в рукоять сабли.
– Я буду рубить каждого, кто станет креститься, от лба до пояса и от плеча до плеча - рубить крестом!

Мамай пошел по залам дворца, успокаиваясь. Ха-лим-бег неслышно следовал за ним: хан еще не отпускал.

– Великие темники Чжебе и Субэдэ принесли Батыю славу, они положили перед ним весь Дешт-и-Кыпчак [Дешт-и-Кыпчак - половецкая степь] и всю Русь, и иные земли, но завоевать - малая часть дела, брать дань - просто приятное дело, но утвердить силу можно только лишив врага его силы. Я на охоте привязываю соколу голову к груди, дабы птица не видела неба...

– Пресветлы мысли твои, о великий хан!