И смолкнет всякий звук, Услышу я, как трудится столяр, Он что-то пилит, молотком стучит, Усердствует; он запер мастерскую

И засветил фонарь,

Чтоб кончить все к рассвету. Вот этот день, желаннейший в седмице,Больших надежд и радостных причуд;

С собою завтра принесут Часы тоску и грусть; и в мыслях каждый К работе повседневной возвратится.

Неугомонный мальчик,

В своем цветенье юном С днем, радости исполненным, ты схож.

Блестящим, чистым сплошь, Грядущей жизни праздничным кануном. Им наслаждайся нынче, мой проказник:

Ты чудом опьянен. Теперь - молчок; пусть (хоть и медлит он) Тебе не будет в тягость этот праздник.

XXVI

НЕОТВЯЗНАЯ МЫСЛЬ

Властительница сладостная дум, До глубины пленившая мой ум;

Ужасный дар небес,

Но милый мне; подруга

Моих унылых дней Все та же мысль - я неразлучен с ней.

Кто не сказал о тайной

Твоей природе? Власти

Ее кто не узнал? Но, всякий раз в плену у этой страсти, О ней вещает нам людской язык И ново то, к чему давно привык.

Ты дух мой посетила,

Когда пришел твой срок,

И стал он одинок! Как блеском молний, мыслями другими Лишь миг бываешь ты освещена;

Стоишь огромной башней

Ты над пустынной пашней

Моей души - одна.

Чем стали без тебя

Земные все дела И вся земная жизнь в моих глазах!

Знакомцев праздный круг

Лишь повод для досады.

Мне больше не мила Тщета надежд на тщетные услады, Коль их сравнить с той радостью небесной,

Что ты мне принесла!

Как от скалистых гор

Угрюмых Апеннин К улыбкам вдалеке полей зеленых Сейчас же странник обращает взор,

Так быстро я от света

Жестокого, сухого, Как в плодоносный сад, к тебе иду, Чтоб чувства расцветали в том саду.

Мне кажется почти невероятным,

Что без тебя я нес Несчастной жизни, злого мира бремя Столь долгое, столь тягостное время;

И не могу понять,

Как жил другим желаньем, Несвойственным тебе, другим дыханьем.

С тех пор как я впервые На опыте узнал, что значит жизнь, Страх смерти грудь мою не сжал ни разу. И то мне ныне кажется игрой, Что славит неразумный мир порой, Чего всегда трепещет и боится

Последняя граница; И коль опасность вижу я, в упор Смеющийся в нее вперяю взор.

Я трусов презирал И низкие отверженные души Всегда. Теперь же тотчас уязвляет Мне чувства каждый недостойный шаг И тотчас подлости людской пример В негодованье душу повергает.

Надменный этот век, Который насыщается тщетой, Враждебный доблести, болтун пустой, Который пользы ищет, неразумный (А что все больше бесполезна жизнь,

Того не видит он), Меня он ниже, знаю. И смешон Мне суд людей; и всяческую чернь, Которая в незнанье презирать Тебя готова, я готов попрать.

И разве первенства другие чувства

Тебе не отдают? И разве вообще другому чувству

Средь смертных есть приют? Гордыня, алчность, ненависть, презренье, И честолюбье, и стремленье к власти

Лишь суетные страсти В сравнении с тобой. Лишь ты живешь

В сердцах. Лишь ты Властителем пришло к нам непреклонным Назначено от вечности законом.

Оно дарует жизни смысл и ценность, И человек с ним ко всему готов; Единственное оправданье року, Который на земле из всех плодов

Нам лишь страданье выбрал. Того не знают низкие сердца,

Что лишь из-за него Порой бывает жизнь милей конца.

Чтоб радости твои узнать, о мысль,

Достойная цена Изведать человеческие муки

И испытать сполна Жизнь смертную; и вновь бы я вернулся

Постигшим беды все, Точь-в-точь таким, как ныне, Чтоб к цели вновь направиться твоей; Хотя в песках, средь ядовитых змей,

Лишась последних сил,

В скитаньях по пустыне Тебя я не достиг. Притом отвагу Свою я не хочу причислить к благу.

О, что это за новая безмерность, О, что это за мир, о, что за рай, В который мощь твоих чудесных чар Меня возносит, кажется! Где я Блуждаю под иным, нездешним светом, Где исчезает суть моя земная,

Действительность моя!

Наверно, таковы Бессмертных сны. Увы, ты тоже сон, Явь озаряя блеском красоты,

Мысль сладостная, ты Сон, явная мечта. Но существо Твое - иное, чем у грез пустых,

В нем скрыто божество, И потому жива ты и сильна, И потому при встрече с явью ты Оказываешься упорней тверди