Шрифт:
XXXIV
ДРОК,
ИЛИ ЦВЕТОК ПУСТЫНИ
Но люди более возлюбили
тьму, нежели свет.
Евангелие от Иоанна, III, 19
Здесь, на хребте иссохшем
Немыслимой горы,
Везувия-злодея, Где ни деревьев, ни цветов не видно, Разбрасываешь редкие кусты
Лишь ты, душистый дрок. Я видел: стебель твой, пустыни друг, Был украшеньем диких мест вокруг
Стен города, когда-то Цветущего, как женщина; казалось, Великолепья прежнего утрата Была ясней из-за цветов твоих. И вот тебя я вижу вновь окрест,
Любитель мрачных мест,
Покинутых всем миром,
Несчастья спутник верный.
На этой почве, пеплом
Засыпанной бесплодным, Окаменевшей лавою покрытой, Звенящей под ногой скитальца; здесь, Где, извиваясь в солнечных лучах,
Змея ютится, здесь,
Где кролик убегает В знакомую извилистую норку, Когда-то были пашни и усадьбы Богатые, колосья золотились,
Стада мычали; тут
Владык дворцы стояли;
Цвели сады - приют Досугов их, и в славе города; Но их и всех, кто жил в них, затопил Поток, извергнут бешеной горой, Из огненного зева изрыгавшей Фонтаны молний. Нынче все вокруг
Развалинами стало, Где ты растешь, цветок прекрасный;
как бы Сочувствуя чужому горю, ты Шлешь в небо утешающий пустыню Свой запах нежный. Пусть на эти склоны Придет привыкший славить наш удел,
И пусть увидит он
Смысл истинный забот О человеке любящей природы.
И как могуч наш род, О том узнать здесь истину он сможет: Захочет - половину уничтожит Кормилица-природа, смертных, нас
Одним движеньем легким
В любой нежданный час,
А чуть сильнее вздрогнет
И вмиг исчезнут все. Тут, на земле, осталось следом дивным
То самое, что нынче Зовут "грядущим светлым, прогрессивным". Гляди на отражение свое,
Век глупый и надменный,
Покинувший стезю, Намеченную возрожденной мыслью, Вспять повернув, гордишься тем, что прав,
Попятный путь назвав
Движением вперед.
И все умы, которым Тебя в отцы дала судьбина злая, Твоим капризам потакают льстиво,
А за спиной глумливо
Кривляются, но я В могилу столь постыдно не сойду
Пусть будет на виду
Все, что душа моя
Скопила,- я откроюсь, Хоть знаю участь, ждущую того, Кто досаждает веку своему.
Над нашим общим злом
Смеюсь я до сих пор. Мечтаешь о свободе, но опять Мысль хочешь в слуги времени отдать, Ту мысль, благодаря которой мы
Из варварства едва лишь
Восстали, мысль во славу
Гражданственности, к высям Повсюду судьбы общества ведущей.
Тебе же не по нраву Прямая правда о ничтожном месте, Природою нам данном на земле. Поэтому ты стал спиною к свету, И - жалкий трус - ты называешь трусом Стремящегося к свету смельчака, Достойным же - глупца иль хитреца, Кто, над собой глумясь иль надо всеми, Наш бедный жребий славит без конца. И если бедный, слабый человек
Быть честным, благородным Желает - он ни называть не должен И не считать себя богатым, сильным,
Ни выставлять для нас И доблесть и богатство напоказ; Не должен и того стыдиться он, Что золотом и силой обделен.
Он это признает
Открыто, заставляя Ценить лишь то, что в нем и вправду есть. И благородным я не в силах счесть
Рожденного на гибель,
Возросшего в лишеньях
И говорящего: "Для наслаждений
Я создан!" Изливает Он смрадную гордыню на бумагу И соблазняет будущим блаженством
И полнотою счастья (Которые и небу неизвестны,
Не только что земле) Всех обитателей планеты нашей,
В то время как довольно
Морской обычной бури,
Землетрясенья или Тлетворных ветров, чтобы навсегда Несчастный смертный сгинул без следа.
А благороден тот,
Кто может без боязни Очами смертными взглянуть в лицо Уделу общему и откровенно,
Ни слова не скрывая, Поведать о несчастной доле нашей, О жизни беззащитной и ничтожной; Тот благороден - сильный и великий
В страданьях,- кто несчастья
Не углубляет тем, Что зло таит на брата (всяких бед
Опасней это), в горе Своем не человека обвиняя, Но истинно виновную, для смертных Мать - по рожденью, мачеху - по жизни. Ее-то благородный человек
Врагом и называет, И, полагая, что в боренье с ней
Сплоченней и сильней Все общество людское стать должно,
Считает он людей Одним союзом, предлагая всем Свою любовь сердечную, всегда Спеша на помощь или прося о ней В опасностях бесчисленных, в тревогах