– Надеюсь, - отвечала я маме и повторяла придуманное утром в закутке, когда стояла с вишневым модным платьем в руках, как та царевна-лягушка, теперь отступать некуда!

Царевна сняла лягушачью кожу, чтобы повеселиться, а я макси-платье, в котором не успела потанцевать с Виктором, все выходило как бы наоборот, даже решение мое ни от кого не зависело, ни от какого волшебства, но отступать действительно некуда!

– Не надо красоваться, доча, - сказала мама, все так же ласково улыбаясь, - отступать тебе есть куда. Это дом. И запомни простую истину: если ты и потерпишь поражение, жизнь этим не кончается. Жизнь свою человек способен начать снова не раз.

– Ты о себе?

– Прежде всего о тебе.

Я благодарно заглянула ей в глаза. Нет, мама говорила о себе, первый раз говорила так. Может, вся ее властность и жестокость оттуда, по той причине? Ведь мама начала жизнь сначала после папиной смерти, у нее свой опыт, и он властвует ею.

Папа умер, едва я родилась, а Оля и Сережка были школьниками. Он обожал маму, царицу семьи, и все самое тяжелое брал на себя. Отец умер от тяжелой, мучительно изгрызшей его болезни, и мама начала жизнь заново, став единовластной хозяйкой дома и вершительницей наших судеб.

На все это намекала мне когда-то тетка, мамина сестра, но теперь, после маминой фразы, я как бы со стороны увидела ее жизнь. Будто ясней наводила фокус в фотоаппарате.

Жесткость требовалась маме, чтобы сладить с собой, чтобы из покровительствуемой стать покровительницей. Советоваться с нами в детстве она не могла, а потом уже и привыкла не спрашивать, а судить...

Но я? При чем здесь я?

Впрочем, если дочь говорит, что ей некуда отступать, мама всегда укажет выход... Надеюсь, такого не будет!

Целую неделю бродим по городу, возвращаясь домой только спать, обедаем в кафе и даже ресторане, ходим в кино, катаемся на тройке возле городской елки, отправляемся в театр, и на этот раз я смотрю жутко провинциальный спектакль, который мы пропустили с Виктором, проболтав в фойе, - словом, ведем себя легкомысленно, как девчонки, нисколько не думая о завтрашнем дне.

Время от времени мама порывается меня спровадить к Виктору, и сердце сладко замирает при этих разговорах. Но я не решаюсь оставить маму и только звоню в редакцию по автомату, краем глаза наблюдая, как мама отворачивается, стараясь не слышать моих междометий.

Однажды мы забрели в художественный музей, пристали к экскурсии, и мама, знаток и почитательница изобразительных искусств, пришла в восторг от прекрасной коллекции. Тут были подлинники Венецианова, Боровиковского, Федотова, подлинники, неизвестные маме, и она стыдила меня почем зря за то, что я, словесница - подумать только!
– впервые, да и то случайно, из-за мамы, пришла в этот музей.

Экскурсоводом оказался мужчина неопределенного возраста, без пиджака, несмотря на зиму за окном, в голубой поношенной рубашке с нарукавными резинками, как у счетовода, в коричневом, с белыми горошинами галстуке-бабочке.

Мама внимательно слушала его, время от времени согласно кивала головой, а в конце поставила отметку: пять с плюсом. Пояснила:

– Приятно слушать! Увлекательно, серьезно, чувствуется настоящее знание.

Мы уже одевались, когда странный человек подошел ко мне.

– Как ваши дети?
– проговорил он, опасливо поглядывая на маму.

– Спасибо. Все хорошо, - ответила я. Добавила, взглянув на маму: Нам очень понравилось, как вы рассказывали.

– А зря!
– Он словно не слышал меня.
– Зря вы испугались отпустить со мной малыша. Как было бы хорошо вдвоем!

Он произнес это с такой тоской, что я потащила маму за руку.

– Спасибо, - бормотала я смущенно.
– Очень интересно.

На улице рассказала, как этот астроном, работающий в музее, просил ребенка.

– Может, он и прав?
– спросила мама.
– Важен мотив, которым руководствуются. Искренность.

– Допускаю, - ответила я.
– Но мы не имеем права рисковать.

– Вся твоя затея - риск, - усмехнулась мама.

– Ты так думаешь?
– поразилась я.

– А ты не догадывалась?
– сказала мама и сочувственно вздохнула. Дочь, просто ты не знаешь людей. Но ничего. Это поправимо.

24

Мне порой казалось, мама приехала, чтобы поставить меня на место. "Ты не знаешь людей", - сказала она мне, и это была правда.

Я не знала.

В первую субботу после каникул не пришли за Аллой Ощепковой. Я впустую набирала номер Запорожцев - отвечали долгие гудки.

Аллочка сидела на своей кровати, одетая в "княжеские" обновы, меховая шубка и пушистая шапка лежали рядом.

– Наверное, много работы, - сказала она мне строгим голосом, - может быть, конец месяца, горит план.