– Конечно, – согласилась Эйлин.

– Конечно, – сказал Уиллис. – Тут мне приходит в голову, что не худо бы проверить, как твои дела, не появился ли Трусоватый. Но в бар обратно возвращается тот парень, что кричал на улице: «Полиция, полиция!» И говорит той психованной даме со стилетом: «Я предупреждал тебя, Грейс, этот человек из полиции». И отсюда следует, что мне придется поддерживать закон и порядок. Хотя настроения такого у меня совсем нет.

– И что же ты делал дальше? – спросила Эйлин.

Она действительно заинтересовалась. Ей никогда не приходилось сталкиваться с женщиной, у которой в руках было бы опасное оружие. Эйлин специализировалась по мужчинам. Обыкновенно она направляла пистолет в пах насильнику. Сегодня она приставила дуло к шее, в самую ложбинку под кадыком. Ствол оставил там ссадину, она заметила эту ссадину, когда надевала наручники. Но как отобрать нож у агрессивной женщины? Ее ведь не испугаешь угрозой выстрелить в пах!

– Я подошел к ней и сказал: «Грейс, у вас отличный ножик. Дайте его мне, пожалуйста».

– Это была ошибка, – сказала Эйлин. – Она ведь могла на самом деле пырнуть.

– Но не пырнула, – сказал Уиллис. – Вместо этого она повернулась к тому парню, который выбежал из бара...

– Который кричал: «Полиция, полиция!»?

– Да, и сказала: «Гарри – или как его звали, – зачем ты меня обманываешь?», разрыдалась и нож отдала не мне, а бармену, и Гарри обнял ее...

– Извините, – сказал Клинг, встал и вышел из комнаты детективов.

– О Господи! – сказал Уиллис.

– Что такое? – спросила Эйлин.

– Я забыл, – сказал Уиллис. – Он, наверное, думает, что я рассказал эту историю нарочно. Я, пожалуй, пойду поговорю с ним. Извините. Эйлин, прости.

– Конечно, – удивленно сказала она, провожая глазами Уиллиса. Она чего-то не понимала в мужчинах, с которыми работала бок о бок. Никогда. Она взяла еще кусочек пиццы. Холодный. Жаль, что ей так и не удалось рассказать о своем мужестве, решительности и ловкости в прачечной.

И всегда, когда он не мог заснуть, Карелла думал о Клинге. Пытался представить себе, что Клинг делает в эту минуту. И, чтобы выбросить Клинга из головы, он снова принимался думать о расследовании – любого дела. Он всегда работал над каким-нибудь делом, которое медленно сводило его с ума. И когда он не мог найти ниточку, ведущую к раскрытию преступления, изучая и анализируя его со всех сторон, когда он бесплодно бился над очередной загадкой, то принимался опять думать о Клинге, надеяться, что тот не станет, как говорили в 87-м участке, грызть свое табельное оружие.

Такую вероятность исключать не следовало.

Карелла работал вторым детективом уже несколько лет, когда познакомился с Клингом. Если точнее, то до этого у них было шапочное знакомство: в ту пору Клинг работал патрульным. Когда Клинг получил повышение до детектива (самого младшего в команде), Карелла сразу проникся к нему симпатией. Клинг обладал такой внутренней порядочностью, которая сразу располагала к себе людей, и в его присутствии они рассказывали то, что другому полицейскому не рассказали бы.

Работа в участке могла искалечить душу. Все ваши высокие идеалы, с которыми вы взялись за поддержание закона и порядка, постепенно превращались в удел прошлого, сталкиваясь с реальностью.Вы понимали, что участвуете в настоящей войне,где хорошие парни воюют против плохих парней. А война оставляет раны, и не только на теле.

Да, работа в полиции наложила свой отпечаток на Клинга тоже. Только такой человек, как Энди Паркер, мог не волноваться на работе, потому что он не принимал ничего близко к сердцу. Паркер был самым плохим полицейским в участке, а может быть, и во всем городе. У Паркера было простое кредо: нельзя утонуть, если не заходить в воду. Может быть, когда-то в молодости у Паркера были идеалы, но в ту пору Карелла не был с ним знаком. Он видел только человека, который никогда не «входил в воду».

Работа в полиции затрагивала Клинга в той же степени, что и других. Но не работа в полиции заставляла Кареллу волноваться о том, что Клинг однажды начнет грызть свой табельный пистолет. Он волновался по поводу женщин Клинга: Клингу не везло с женщинами.

Карелла был вместе с ним тогда, в тот первый раз, в книжном магазине на авеню Калвер, когда Клинг опустился на колени рядом с погибшей девушкой. На ней была красная блузка. Как потом оказалось, на самом деле блузка была белая, но окрасилась кровью. Кровь сочилась из двух огромных ран, где вошли пули. Клинг потянулся вниз поднять книгу, упавшую с полки, – книга лежала на лице убитой и закрывала его.

– О Господи! – воскликнул Клинг. Что-то в его голосе заставило Кареллу тотчас подбежать к нему. И тогда Клинг вскрикнул – пронзительно, словно от невыносимый боли, его крик разрезал затхлую тишину магазина: – Клер!

Он обнимал за голову погибшую девушку, когда Карелла прикоснулся к нему. Его руки и лицо были перепачканы кровью Клер Таунсенд, его невесты, а он целовал ее глаза, щеки, шею и бормотал:

– Клер, Клер...

Карелла никогда не забудет это имя и голос, которым оно произносилось.