– Интеллигенция?
– переспросил Дзержинский.
– А чем вам не нравится интеллигенция?

– Хозяин земли - рабочий класс. Он знает, кто свой, а кто враг. По всем параллелям и меридианам, до самого смертного часа. А интеллигентики - куда ветер подует.

– А как же быть с той интеллигенцией, которая служит рабочему классу?

– Все одно: глаз да глаз нужен!

Дзержинский улыбнулся:

– Я ведь тоже из интеллигентов, товарищ Калугин.

Больше того, у отца даже поместье было, захудалое правда, но все же...

Калугин оторопело смотрел на Дзержинского, надеясь услышать, что все, что тот сказал, - шутка.

– Да, из интеллигентов, - повторил Дзержинский, поняв немой вопрос Калугина.

– Ну... Вы - это другой разговор... Вы всю жизнь...
– наконец вымолвил Калугин.

– За революцию ты или против революции - вот стержень человека. С нами он или против нас. Несомненно, ядро ВЧК должно быть рабочее, партийное, но если интеллигент хочет идти в наших рядах, разумно ли отталкивать его лишь потому, что он, на беду свою, родился интеллигентом?

– Боюсь, сядет она на мель, - стоял на своем Калугин.

– Жизнь - учитель, - возразил Дзержинский.
– Для начала дадим ей задание попроще.

– Понятно, Феликс Эдмундович. И все же остаюсь при своем мнении.

– Работать с ней придется вам, - серьезно сказал Дзержинский. Глядишь, мнение и изменится.

Он нажал кнопку звонка. Вошел дежурный.

– Пригласите посетительницу. Да, пока не забыл, - обратился он к Калугину.
– Я должен прямо сказать о вашей принципиальной ошибке. Насчет того, что "некогда нянчиться". Так недолго превратиться в чиновника, дорогой товарищ.

Юнна вошла медленно, точно слепая. Остановилась возле порога, приготовившись к самому худшему.

– Вы окончательно решили связать свою судьбу с ВЧК?
– спросил Дзержинский.

– Да, - тихо ответила Юнна.

– И понимаете ее цели?

– Да, - кивнула Юнна.
– Защищать революцию.

– В общем верно. Мы - солдаты революции. Вы станете таким солдатом, если сердце ваше будет чистым и преданным. Запомните это...

– Запомню...
– как эхо повторила Юнна, все еще не веря своему счастью.

– Остальное вам объяснит товарищ Калугин. Кстати, вы бывали на митингах, где выступал Владимир Ильич?

– Нет.

Дзержинский открыл ящик стола, достал книжечку.

– Прочитайте вот эту речь Ленина, - протянул он брошюру.
– И сравните с речами Спиридоновой.

– Разве у них есть расхождения?

– А вы почитайте, - повторил Дзержинский.

Калугин приоткрыл дверь, пропуская Юнну.

– Задержитесь на минутку, - сказал ему Дзержинский.
– Что нового удалось узнать о Громове?

– Пока ничего, Феликс Эдмундович, - виновато сказал Калугин.
– Поручено Мишелю Лафару. Жду со дня на день.

– Не упустите Громова, - предупредил Дзержинский.
– Спрос прежде всего с вас.

– Есть!
– вытянулся Калугин.

– Эти бумаги я уже просмотрел, - сказал Дзержинский, возвращая папку Калугину.
– В том числе и извещение о гибели штабс-капитана Ружича. На всякий случай попробуйте навести дополнительные справки через Питер.

– Хорошо, Феликс Эдмундович.

– А что касается Юнны, попрошу вас взять над пей шефство. Подумайте, как лучше приобщить ее к работе.

Наметки доложите Петерсу.

– Есть.

Юнна ждала Калугина в приемной. Они прошли по длинному полутемному коридору в небольшую комнату, где стояло четыре стола. Три из них были пусты, а за одним сидел черноволосый паренек с веселыми, сгорающими от любопытства глазами.

Прежде чем инструктировать Юнну, Калугин вызвал паренька в коридор и негромко сказал:

– Вот что, Илюха. К утру чтоб на столе у меня лежал Мицкевич.

– Мицкевич?
– удивился Илья: Калугин всегда сетовал на то, что до книг у него не доходят руки.
– Вы будете читать Мицкевича?

– Буду!
– рассердился Калугин.
– Чего разулыбался?

– Время же не сможете выкроить...

– Выкрою, чего бы это ни стоило!
– отрезал Калугин.

8

Гроза, бушевавшая над городом весь день и весь вечер, приутихла, отступила в подмосковные леса, напоминая о себе лишь дальним обессиленным гулом. Стало непривычно тихо.

Ночью здание ВЧК на Лубянке замерло: день, заполненный тревогами и заботами, ошеломляющими событиями, был позади.