Шрифт:
Ну знаете, как на другой планете живу!
Дзержинский чуть подался вперед, и если бы Юнна заметила это едва уловимое движение, то поняла бы, что он с возрастающим интересом слушает ее.
Калугин, упрямо нагнув бритую голову, мысленно взвешивал каждую фразу, сказанную Юнной, стараясь уяснить, нет ли в ее словах завихрения или двойного смысла.
– И знаете, если умереть, то мне хотелось бы в бою, с маузером в руке! Правда, я никогда не была в настоящем бою, - призналась она огорченно.
– Если не считать боя с юнкерами осенью прошлого года, - напомнил Дзержинский.
– Это случайно, - поспешила заверить она, вспомнив, что, если бы не Мишель, ее выдворили бы с баррикады.
– И так нелепо получилось, я даже и помочь-то нашим как следует не смогла.
– А как вы оцениваете свой характер?
– спросил Дзержинский.
– Я очень требовательно отношусь к себе, - ответила Юнна.
– Мама говорит, что это самоистязание. Но...
бывает и так, что я собой любуюсь. А потом могу вдруг себя возненавидеть. Это очень мучительно.
– У вас есть любимые герои, чья жизнь служит вам примером?
– задал вопрос Дзержинский.
– Есть!
– кивнула Юнна.
Дзержинский не торопил Юнну с ответом, а она, наконец решившись, прошептала:
– Мария Спиридонова...
– И сразу же Юнна заговорила страстно, словно Дзержинский уже оспаривал правильность ее выбора: - Вы же знаете... Она отдала себя революции. Вы же помните... Еще в шестом году она, совсем юная, маленькая, хрупкая, стреляла в царского сатрапа Лужеповского. В Козлове на станции он вышел на платформу. И тут, тут, - Юнна рассказывала так, будто все это происходило с ней самой, - на площадке вагона появилась Мария. Она выстрелила, потом спрыгнула с площадки и снова выстрелила. Все, кто был на платформе, оцепенели и растерялись. Луженовский упал. К Марии подбежали казаки. Один из них схватил за косу, намотал ее на руку и поднял Марию над платформой. Представляете? И она не дрогнула, только попросила: "Когда будете вешать, найдите веревку покрепче, вы и вешать-то не умеете". И если бы на ее месте была я, то поступила бы точно так же!
Дзержинский смотрел на Юнну как-то по-новому, испытующе и удивленно.
– Полный назад...
– медленно и раздельно произнес Калугин.
– Вы пе замерзли?
– спросил Дзержинский Юнну.
– У нас сегодня нетоплено.
– Нет, нет, я вовсе не замерзла, - поспешила заверить Юнна. Щеки ее горели.
– Спиридонову я знаю хорошо, - негромко сказал Дзержинский.
– Конечно же вы ее знаете!
– обрадовалась Юнна, готовая рассказывать о Спиридоновой бесконечно долго.
– Чем же она еще привлекает вас кроме личной храбрости?
– Она за народ, за крестьян...
Калугин заерзал в кресле.
– Ну что же, - сказал Дзержинский, вставая.
– Закончим на этом. Прошу вас, подождите в приемной.
– Значит, вы мне... отказываете?
– растерянно протянула Юнна.
– Стоп, машина, - одернул ее Калугин.
– Ну никакой выдержки нет у тебя!
Юнна медленно пошла к выходу и, прикрыв за собой дверь, похолодела: нет, конечно же ее не возьмут...
– Ваше мнение, товарищ Калугин?
– спросил Дзержинский, когда они остались вдвоем.
– Сложное создание...
– осторожно начал Калугин.
– А точнее!
– Без компаса в голове. Так ее к любому берегу прибьет, даже на малой волне. Короче - девчонка, не вполне понимающая жизнь. Еще чего, Спиридонова - герой!
– недобро хохотнул Калугин.
– Не из нашего экипажа!
– А из какого?
– Видать, из спиридоновского!
– сгоряча рубанул Калугин.
– Из спиридоновского? Ну, это вы, пожалуй, через край хватили, товарищ Калугин. Вы же слышали, чем ей пришлась по душе Спиридонова. А вас разве не изумляет ее храбрость тогда, в девятьсот шестом?
– Так то в шестом!
– Но Юнна же не левоэсеровскую платформу защищает.
– Завихрение у нее в полушариях, - настаивал на своем Калугин.
– А нам с ней нянчиться недосуг. К тому же - папаша с золотыми погонами. С ним не совсем ясно.
– Значит, отдадим ее левым эсерам?
– спросил Дзержинский.
– Или сделаем из нее настоящую большевичку?
– Штормяга такой, Феликс Эдмундович, не до нее.
– Итак, - подвел итог беседы Дзержинский, - что мы узнали? Первое. В революцию она верит, революцией живет. Второе. Она молода, жаждет действия. Третье. Работать будет не в безвоздушном пространстве, а с чекистами. Четвертое. Пример ее дяди, несомненно, поможет ей идти, как вы любите говорить, верным курсом. И пятое, что тоже важно, сумеет, когда надо, перевоплотиться, быть своей в той среде, в которую вряд ли сможет проникнуть даже сам товарищ Калугин.
– И все же...
– колебался Калугин.
– А давайте попробуем, - предложил Дзержинский.
– И не только потому, что мы буквально задыхаемся без нужных нам работников. Не хочется закрывать ей путь в революцию. Думаю, что не ошибусь, товарищ Калугин, что из нее выйдет настоящая чекистка.
– А если...
– Калугин не докончил: ему хотелось спросить, кто будет отвечать, если Юнна завалит важное задание, но он сдержал себя.
– Феликс Эдмундович, если разобраться, кто такая эта самая Юнна? Интеллигенция чистейшей воды.