Одну из квартир миссис Скрабс сдала молодой женщине лет двадцати, которая пришла с мужем - здоровенным парнем, механиком каботажного судна; он подолгу не бывал дома - иногда по нескольку недель подряд.

Женщина эта - крепкая, упитанная, с полными губами, округлыми щеками и гладкой кожей - обычно вела себя тихо, хлопотала по хозяйству, мурлыча себе под нос модную песенку. Но временами ее охватывало беспокойство, тогда она слонялась по дому, выглядывала на улицу или стояла неподвижно у дверей моей комнаты, словно погруженная в транс, молчаливая и напряженная.

В такие дни лицо ее пылало, ее тянуло бродить ночью по улицам, противоречивые чувства словно толкали ее в коридор, когда оттуда доносились голоса мужчин, и одновременно предостерегали ее от их общества.

Однажды вечером кто-то постучался ко мне, я открыл дверь; на пороге стояла эта женщина в халате. По выражению ее лица видно было, что она на что-то решилась, и тут же испугалась своей решимости. В ее руках была расчетная книжка, из которой высовывались две ассигнации по фунту стерлингов.

– Я принесла вам плату за квартиру, - сказала она.

Я пошел к столу за ручкой, чтобы подписать квитанцию, она вошла вслед за мной в комнату, и, повернувшись, я оказался лицом к лицу с ней - халат ее был распахнут.

Она молча протянула мне книжку, я положил ее на стол и стал расписываться. Женщина резко запахнула халат и сердито смотрела на меня, очевидно стараясь спасти остатки гордости. Затем она выхватила из моих рук книжку с подписанной квитанцией и торопливо выбежала из комнаты.

Третью квартиру в арендованном мною доме занимала молчаливая толстая особа лет сорока, которая предпочитала оставаться невидимкой. Я редко видел ее, по часто встречался с ее мужьями.

Когда она вела переговоры с миссис Скрабс насчет квартиры, рядом с ней стоял коренастый мужчина, по виду рабочий, с чемоданом в руке. Он не сказал ни слова, пока они разговаривали, и миссис Скрабс естественно решила, что они муж и жена.

Но недели через две коренастый исчез, и появился другой муж. Это был пожилой жокей; однажды в субботу, уходя из дома, он назвал мне двух лошадей, которые должны победить на скачках в Флемингтоне. Больше я его не видел.

Еще через две недели на горизонте появился третий муж. Это был весьма медлительный, грузный мужчина, склонный смотреть на вещи философски. Комбинезон его всегда был испачкан глиной, у него были толстые короткие руки с неуклюжими пальцами, и он курил трубку. Он поселился у пас, и я решил, что он и есть настоящий муж - он мне нравился.

– Приходится принимать жизнь такой, как она есть, - сказал он мне однажды.
– Каждый человек сам за себя.

ГЛАВА 16

В один прекрасный вечер работяга муж не вернулся домой. Молчаливая женщина выждала два дня и поздней ночью скрылась с чемоданом и свертком в коричневой бумаге - в свертке, как потом выяснилось, было одно из моих стеганых пуховых одеял. В чемодане же, который она унесла, лежало несколько моих ножей, вилок и пастушка с отбитой рукой.

Я обнаружил эту пропажу, сверив подписанный ею инвентарный список с оставшимися вещами. Сидя в опустевшей комнате со списком в руках, я задумался о нечестном поведении этой женщины.

Я видел для себя нечто унизительное в необходимости проверять вещи по списку, когда жильцы съезжали с квартиры. Мне казалось, что это кладет какое-то пятно не только на квартирантов, но и на меня самого: делает меня жадным и подозрительным в их глазах. Я верил людям на слово, и в результате должен был без конца покупать подержанную посуду, чтобы заменить пропавшую.

– Большинство людей готовы тебя без штанов оставить, - философски сказал мне однажды работяга.

С некоторым злорадством я решил оставить его без сапог. Они остались в шкафу - новехонькая пара полусапожек фабрики Хью Томпсон, со штампом "высший сорт" на подошве; прекрасные сапоги ручной работы из мягкой, хорошо выдубленной кожи. Рядом с обыкновенными сапогами они - пахнущие новехонькой кожей, подбитые гвоздями, с подковками на каблуках, - казались аристократами. Черт с ней, с украденной пастушкой!

Я отнес сапоги к себе в комнату и поставил в гардероб; я решил взять их в счет квартирной платы за две недели, которую молчаливая женщина так и не внесла. И я считал, что поступаю справедливо, так как муж - законный или нет, - должен нести ответственность за долги жены.

Но работяга держался другого мнения. Он пришел в конце недели за своими сапогами. Я не утаил, что они у меня, но прибавил, что он, как фактический муж, живший в моем доме, несет ответственность за квартирную плату.