– Если каждый, кто переспит с бабой, должен считаться ее мужем, что с нами со всеми будет?
– спросил он, красноречиво воздев руки к небесам.

– Не знаю, - ответил я.

– В тюрьму все сядем.

– За что?

– За многоженство.

– Вернемся к делу!
– сказал я.
– Вы должны за квартиру. Угодно вам заплатить?

– Я вам ничего не должен.

– Но вы жили здесь?

– Ничего подобного. Я просто заходил в гости.

– Я бы сказал, что вы несколько загостились, черт бы вас подрал!

– Что верно, то верно. Но ведь человеку надо же иметь крышу над головой.

– А как насчет барахла, которое она стащила?

– Стащила?
– удивился он.
– Неужто она прихватила ножи?

– Да, и пастушку тоже.

– Что? Ту дрянную штучку? Ну за это вы ей спасибо сказать должны.

Он помолчал, потом задумчиво произнес:

– Вот уж никак не думал, что она такая. Говорят, никогда не узнаешь женщину, пока не поспишь с ней. А выходит, что и поспав не узнаешь. Из моих вещей она никогда ничего не брала - но могу пожаловаться.

– Верно, ваших не брала, - подтвердил я.
– Я, признаться, даже удивился, почему она не взяла сапоги.

– Ну, это понятно - ей пришлось бы объяснять следующему мужику, откуда они у нее. А самой ей они не нужны. Что же теперь делать? Мне нечем заплатить вам за квартиру. Я ей отдал все деньги, которые у меня были, Послушайте, верните мне сапоги. На кой черт они вам? Все вы, домовладельцы, одинаковы: из-за гроша удавиться готовы.

– Кто это тут домовладелец, черт вас подери?
– рассердился я.
– Я сам как рыба об лед бьюсь. А ну вас к черту с вашими сапогами! Только и смотрите, где бы что урвать! Ладно, забирайте!

Я достал сапоги из гардероба и поставил на стол:

– Вот, пожалуйста!

Мой гнев привел его в замешательство, но он справился с собой и взял сапоги.

– Хорошие сапоги, как по-вашему?
– спросил он.
– Я за них пятнадцать монет отдал.

– Высший класс, непромокаемые - лучше не бывает, - ответил я. Дайте-ка их мне.
– Я взял у него сапоги.
– Обратите внимание, как пристрочен язычок. Видите? Он доходит до самого верха. В таких сапогах можно стоять по щиколотку в воде, - ноги не промочишь.

– Как раз такие мне и нужны, - сказал работяга.
– Я ведь целый день работаю в мокрой земле.

– Натрите их растительным маслом, - посоветовал я, - тогда кожа не затвердеет.

– Так и сделаю, - с готовностью сказал он.
– Спасибо.

И, уходя, добавил:

– Вот что, я не из тех, которые любят урвать что-нибудь. Если вам надо будет выкопать яму для уборной, только скажите. Я выкопаю. И ничего за это не возьму. Она нас обоих облапошила, - меня на несколько фунтов, и вас тоже... что ж теперь делать!

Освободившуюся квартиру заняла буфетчица. У этой довольно полной женщины были черные волосы и невозмутимые глаза. Она обладала спокойствием человека, который видит правду и мирится с ней. Она прекрасно знала, что жизнь отнюдь не усеяна розами, она видела, как радостно вступают в нее люди и как жизнь их встречает. Звали ее Джин Оксфорд, работала она в баре небольшой гостиницы.

Пока я заносил некоторые сведения в ее расчетную книжку, она спокойно рассматривала меня. В ее взгляде не было любопытства, она не пыталась определить, что я робой представляю и как со мной следует держаться. Она рассматривала меня без всякой задней мысли, и я чувствовал себя с ней свободно.

– Подпишите вот здесь, - сказал я, протягивая ей книжку.

Она встала, подошла к столу, наклонилась, взяла ручку; на ней была блузка с глубоким вырезом, крестик на золотой цепочке, который она носила под блузкой, вывалился и повис, покачиваясь, над столом, словно приглашая заглянуть в охраняемый им заповедник.

Подписав бланк, она задержалась на минуту, как бы ожидая продолжения разговора, и я предложил ей сигарету.

– У вас, вероятно, интересная работа, - сказал я, зажигая спичку.

– Интересная.
– Она снова уселась и затянулась сигаретой.
– Я переменила много мест. Эта мне подходит больше всего.

– А интересно знать - почему?

– Ну... там ты будто во всем участвуешь - кипишь в самом котле.

– Встречаетесь со многими людьми, разговариваете с ними, - поэтому, да?

– Ага. Там никогда не соскучишься. Я работала в конторе, на фабрике, была официанткой. Торговала в собственной лавочке всякой всячиной - это, скажу я вам, была самая паршивая работа.