– Но так не должно быть, - сказал я. Внезапно меня охватила злоба при мысли, что существуют условия, лишающие людей нормальной жизни, будущего. Сотни парней едут "зайцем" в одну сторону, сотни - в другую. Едут в надежде, что найдут работу там, куда их привезет поезд. Именно этот поезд. Потом приходит время, когда надежды гаснут, и вы хотите только одного - продолжать двигаться дальше. Постоянная работа, свой дом - все это уходит в область мечты. Остается одна цель: попасть на пляжи Северного Квинсленда.

– Ты меня неправильно понял!
– возразил спокойно Кудрявый.
– Не так все это просто. Спроси у Рыжего: он тебе растолкует. "Мы делаем историю", говорит он. При том, как у нас в стране все складывалось, ничего другого и получиться не могло, - это Рыжий так считает.

Никакая полиция не может вечно перегонять людей с места на место. Когда-то "хобо" должен где-то приткнуться. На станциях в Квинсленде висит плакат: "Пользуйтесь железнодорожным транспортом; вы владеете им". Я сказал одному фараону: "Ведь я же хозяин этого поезда. Вон видишь, это ваши власти говорят". А он говорит: "Заткнись, босяк! Я тебе покажу, как со мной шутки шутить". И засадил меня на семь суток за непристойные слова и сопротивление при аресте.

Подожди, познакомишься с Рыжим, он тебе растолкует, что к чему. Не могу я объяснить, как он. Знаю только, что верх возьмем мы. Не скоро, может быть, но возьмем.

Кудрявый вдруг умолк и стал внимательно вглядываться в дорогу.

– Замедли немного ход, в город заезжать нам не надо. Этот перекресток проедем, а потом свернем налево, там и барак будет. Придержи на минутку, я разберусь, где мы. Пожалуй, лучше все-таки сверни здесь. Правильно... Вот черт... пылища какая. Теперь прямо. Куда же девалась проклятая плотина? А-а, вот она! Теперь опять поворот налево. Приехали. Вот он, барак, видишь, за деревьями спрятался. Какие-то парни у дверей стоят...

Барак с крышей из оцинкованного железа примостился края большой плотины. У входа стояли четверо мужчин.

За плотиной темнело высохшее болото, на растрескавшейся квадратами как плиты мостовой - земле росли самшитовые деревья, дальше виднелись мертвые кустики травы и чертополоха и ямки, оставленные проследовавшей мимо овечьей отарой.

Я остановил машину у входа в барак, там, где расположились парни. Один из них сидел на ступеньках. Местная газета, которую он просматривал, и котелок с молоком у его ног свидетельствовали о раннем налете на город, начинавшийся сразу за лугом.

Кудрявый быстро подхватил свою скатку и сумку и выскочил из машины.

– "Хобо" по прозвищу Рыжий в бараке?

– Нет, - ответил один из парней.
– Здесь нас всего четверо. Ты что, дружка потерял?

– Похоже на то. Но сегодня я его обязательно найду.

– Где же ты его потерял?

– В Тарабине. Вчера еще мы там были вместе. Садились в поезд на ходу, только он не сумел сесть.

– А какой он из себя, твой друг?
– спросил человек, читавший газету. Высокий парень с рыжими волосами?

– Да.

Человек с газетой вдруг замолчал, потом поднялся, протянул Кудрявому газету, ткнул пальцем в заметку на первой странице, повернулся и ушел в барак.

Кудрявый начал читать заметку. Внезапно он страшно побледнел, лицо его помертвело; на этом лице жили одни только глаза, и я отвел взгляд.

Он выронил газету, схватил скатку и сумку и быстро зашагал прочь. Он шел через луг, глядя прямо перед собой.

Я поднял газету и прочел: под поездом погиб неизвестный, высокого роста с рыжими волосами, - погиб Рыжий.

Я двинулся было к машине, хотел догнать Кудрявого.

Но в дверях появился человек, давший Кудрявому газету.

– Оставь его, - сказал он мне.
– Он не ушел бы, если бы хотел быть с тобой.

Я вернулся и сел на ступеньку рядом с этим человеком.

И уже никогда больше я не видел Кудрявого.

ГЛАВА 22

Я не вернулся к мосту. Поехал на запад от города - в район крупных овцеводческих ферм. Я надеялся, что смогу собрать там среди стригальщиков и батраков австралийские легенды и баллады: соскучившись в одиночестве, эти люди охотно вступали в разговор с каждым заезжим человеком.

Я записывал все свои встречи, события, которым был свидетелем, наблюдения и мысли, однако чувствовал, что у моих заметок нет единого стержня. Я не умел сразу творчески переработать собранный материал; события должны были отодвинуться, стать воспоминаниями, занять свое место в общей картине моей жизни, охватывавшей и прошлое и настоящее, - только тогда я мог поведать о них людям.

Отдельный случай не может представлять большого интереса и значения. Для того чтобы в рассказе об этом случае отразилась, как в капле воды, жизнь множества людей, нужно было не только время, но и целый ряд других случаев, которые дополнили бы и обогатили его.