Я наслаждался этими минутами понимания и любви, когда моя душа была созвучна каждому шороху, каждому движению живых существ. В такие минуты я подымался над людской мелочностью и жадностью и становился великаном с ласковыми руками, готовыми обнять весь мир.

Я переступил порог двери, выходившей на боковую дорожку, и вышел на улицу. Там я прислонился к ограде у ворот и стал смотреть на Сидней-роуд, по которой проходили освещенные трамваи и откуда должен был появиться Поль.

Огни на Импириэл-стрит лишь подчеркивали темноту, сгустившуюся в ее переулках и верандах. Улица выглядела усталой после дневных забот и дел - не слышно было голосов, не видно играющих детей. Даже у собаки, проковылявшей в темный переулок, был сонный вид.

Со стороны Сидней-роуд быстро шел человек на костылях. Я наблюдал за ним с интересом, можно сказать, профессиональным. Манера ходить на костылях выдает не только привычку или непривычку к ним, но и кое-какие черточки характера. Можно ходить на костылях всю жизнь и так и не побороть начальную робость, боязнь падения. Есть люди, которые свободно пробуют разные способы хождения на них, но есть и такие, которые не могут отделаться от навыков, приобретенных в тот день, когда они впервые отважились встать на костыли.

Некоторые не обращают должного внимания на вес и правильную конструкцию своих костылей, считая их обыкновенными подпорками, при помощи которых можно передвигаться, и не задумываются над тем, что это - орудия весьма сложного назначения, требующие научного подхода. Те, кто наваливается всей тяжестью тела на руки, отстаивают этот метод перед теми, кто считает правильным опираться на верхнюю перекладину. А сторонники размашистого шага утверждают, что это менее утомительно, чем продвигаться короткими скачками.

Человек, шедший мне навстречу, нес в правой руке большой сверток. По виду сверток был довольно тяжел, но это никак не сказывалось на его ходьбе. Опыт научил его согласовывать движения обеих рук, несмотря на то что в одной из них он что-то нес.

Он шел, как бы давая себе на каждом шагу передышку, мышцы его отдыхали, когда он перекидывал вперед тело, и напрягались, когда он приподнимался для скачка; этот способ ходьбы лучше других сохраняет силы. Я ждал, пока он дойдет до места пересечения улицы и переулка, - там на булыжники из водосточной трубы постоянно стекала грязная вода, и нужна была особая сноровка, чтобы не поскользнуться. Только два булыжника, покрупнее, оставались сухими, - именно на них и надо было ставить костыли, чтобы не упасть.

Эти камни я хорошо знал. Они лежали не в линию, поэтому один костыль оказывался впереди другого; чтобы перепрыгнуть через них, нужно было сделать резкий поворот верхней частью торса и быстро перенести вперед задний костыль, опираясь в это мгновение о землю носками больных ног.

Я думал, что шедший мне навстречу человек остановится, чтобы получше рассмотреть переход, но он этого не сделал. Чисто механически он определил нужные ему булыжники, перепрыгнул через них и продолжал свой путь, видимо думая о чем-то постороннем. Когда он очутился в нескольких ярдах от меня, я спросил:

– Вы что, раньше здесь ходили? Мой вопрос, казалось, его удивил.

– Нет, - сказал он.
– Я иду на станцию. Я здесь не живу.

– Вы сразу определили камни, на которые можно поставить костыль. Поэтому я решил, что вы уже здесь бывали.

Жестом он дал понять, что это мое умозаключение необоснованно. Он был небольшого роста, с могучими плечами и круглым спокойным лицом. Прекрасно отутюженные брюки не могли скрыть беспомощности ног.

Он прислонился к ограде рядом со мной, переложил сверток в левую руку, а правую стал поднимать и опускать, пока в ней не восстановилось кровообращение.

– Нет, - сказал он.
– Я этих камней и не заметил. Просто прошел по ним. Ведь инстинктивно чувствуешь, где поскользнешься, а где нет. Этому выучиваешься с самого начала.

Он улыбнулся и посмотрел на мои ноги.

– Уж вы-то должны бы знать.

– Еще бы, - сказал я.
– Но иногда хочется думать, что ты умнее всех.

– Это все знают, - сказал он.
– Без этого что же было бы? Полная беспомощность. Только и делал, что падал бы.

– Главное - опыт, - упорствовал я.
– Инстинкт тут ни при чем.

Я взглянул на его сверток.

– Сколько он весит?
– спросил я. Он передал мне сверток, и я, не отнимая руки от костыля, прикинул его вес.

– Не хотелось бы мне далеко нести его, - сказал я.
– Тяжелая штука. Вы что, всегда в правой руке носите вещи?

– Да, - ответил он.
– А вы?

– Я предпочитаю менять руку, но с левой у меня неладно получается. Она у меня оттягивается все ниже и ниже, и в конце концов я сам себя подшибаю.

– А я вчера здорово расшибся, - он сказал это вовсе не с целью вызвать мое сочувствие.
– Падения в нашей жизни неизбежны, и мы относимся к ним спокойно. Но поскольку падаешь всякий раз по-новому, это всегда интересно.