Я улыбнулся ему.

– Вот это мне нравится, - сказал он.
– За долгие годы у вас выработалась защитная реакция, которая вызывает у меня интерес. Сожалею, что не могу пригласить вас остаться пообедать. Я - диабетик и сижу на специальной диете. Да и вообще предпочитаю есть в одиночестве.

Я сделал движение, намереваясь встать.

– О нет, не уходите!
– Он остановил меня, подняв огромную бледную руку с длинными пальцами.
– Мы выпьем по рюмке мадеры. Ваше общество доставляет мне удовольствие,

Он достал из шкафа бутылку вина, наполнил две рюмки и одну из них протянул мне. Потом закурил вторую сигарету.

– Это сигареты особого сорта. Вероятно, вы с большим удовольствием будете курить свои.

– Их делают специально для вас?
– спросил я.

– Да. На них моя монограмма.

Большими шагами он стал мерить комнату.

– Не думайте, - продолжал он, - будто мне неизвестно, что такое голод. Известно! Мой отец был поляк; он бежал из Польши, перешел границу под выстрелами. Мне тогда было двенадцать лет. Сначала мы жили в Англии, а когда мне исполнилось восемнадцать, переселились в Австралию.

Здесь отец разбогател на торговле готовым платьем. Я был младшим сыном, и мне единственному удалось извлечь какую-то пользу из отцовского состояния. Он смог дать мне университетское образование. Братьям повезло меньше. Я вернулся в Англию и открыл врачебный кабинет на Харли-стрит. Первое время пока я не завоевал прочного положения - я мог позволить себе тратить только шесть пенсов на завтрак и шесть пенсов на обед. Так что я знаю, что значит жить впроголодь. Я знаю, что значит сидеть без денег. И именно поэтому умею их ценить.

Он перестал шагать по комнате, выглянул в окно, потом снова повернулся ко мне.

– Я многого добился, - сказал он.
– Перед тем как я покинул Англию, у меня было двадцать слуг, дом на Харли-стрит и загородный особняк.

Недавно я получил письмо от моего лондонского агента с предложением продать эти два дома за пятнадцать тысяч фунтов каждый. Я принял предложение; но сегодня утром узнал, что фунту угрожает девальвация. Я немедленно телеграфировал, чтобы продажа была приостановлена. Зачем мне эти тридцать тысяч, если фунт обесценится!

– Но ведь девальвация коснется всех без исключения, - возразил я.
– Вы все равно останетесь богатым человеком.

– Вы - полный профан в денежных делах, - резко сказал Колин Стрит.

Он на мгновение задумался, глядя в пол. Потом прошептал:

– Деньги...
– Повернув голову, он посмотрел мне в глаза.
– Интересно, что стали бы с ними делать вы?

– Я знаю одного человека, - продолжал он с живостью, расхаживая по комнате, - меня уговорили лечить его даром. Он долго был без работы и устроился наконец на службу с жалованьем в двенадцать фунтов в неделю. И вы знаете, что сделал этот человек? Еще не начав работать, он купил радиоприемник за двадцать семь фунтов десять шиллингов.

– У вас есть радиоприемник, - заметил я.
– Почему бы и другому не иметь его?

– То есть как это?
– удивленно воскликнул он.
– Даже я хорошенько подумал бы, прежде чем заплатить двадцать семь фунтов десять шиллингов за радиоприемник.

– Уж не хотите ли вы сказать, что согласны отказывать себе в желаниях. Ну скажите, положа руку на сердце, - вы ведь покупаете все, что вам захочется?

– Ничего подобного.

– В таком случае, вы просто копите деньги, как обыкновенный скряга.

Он начал оправдываться:

– Должен же я подумать и о старости. Приходится заботиться о будущем.

– Совершенно верно; и я тоже должен заботиться о своем будущем, потому-то я и обратился к вам.

– Вам нечего терять, - заявил он.
– А когда терять нечего, нет причин для беспокойства. Если произойдет крах, на вас это не отразится, а я пострадаю. Мои деньги помещены недостаточно надежно. Я должен все время думать, как бы не потерять их. Богатство налагает огромную ответственность; вы и понятия о ней не имеете. Вам не требуется никаких усилий, никакого напряжения, чтоб сохранить свое положение. Всю жизнь вы будете вести существование, к которому привыкли. Я вовсе не уверен, что то же самое можно сказать обо мне.

– К счастью, у меня есть деловая хватка.
– Он прошелся из конца в конец комнаты, размахивая гибкой, сильной рукой.
– Я доказал это в Англии. Мои дома по-прежнему принадлежат мне. Да.
– Он задумался.
– В Англии у меня был свой "роллс-ройс", и я нанимал шофера за тридцать шиллингов в неделю.

– Какая нищенская плата!
– заметил я.

– Со временем я повысил ее до двух фунтов, и шофер мой жил как король. Он был великолепный шофер. В этом заключалось его призвание - быть шофером, и ничем иным.