Шрифт:
Никакое действие даже рассмотрению не подлежало авторитетными военными без ведома такой личности, какой был Гамарник [32] . Идеологическим лидером РККА он был не только формально. Мог он толкнуть армию к вмешательству в политическую жизнь страны при обилии евреев в командных кадрах и нарастании антисемитизма в мире? Он лучше других представлял, как завопит гитлеровская пропаганда по поводу свержения Сталина, как разыграет антисемитскую карту: вот, опять евреи варят свою кашу, не зря они, нацисты, обращают внимание мира на страшную еврейскую угрозу, на этот всемирный заговор, на вмешательство евреев в жизнь народов, ведомых своими любимыми вождями. У Гитлера в противостоянии с вермахтом были основания опасаться, что советские военные подадут дурной пример его собственным генералам, тоже оборонцам, тоже считавшим, что мир надо хранить, а не рушить, так что в интенсивности и истеричности антисемитской кампании сомневаться не приходилось. Опять вспомнили бы участие евреев в революции и всю уже как-то улегшуюся кровь Гражданской войны, о которой они не желали вспоминать. Это был позор их честной жизни. И соображения дисциплины и революционного запала не оправдывали теперь в их глазах содеянного в страшный 1919 год. Тем паче в соображении того, фарсом какой диктатуры обернулось свержение просвещенной монархии. Закрыть на это глаза они не могли. Судьба крестьянства не позволяла.
[32]Интересно, что, когда поставленный на место Я.Гамарника Мехлис прибыл в 1938 году на Дальний Восток с громадными полномочиями, Блюхер, который уже чувствовал занесенный над ним топор, не только не оказывал новому начальнику ГлавПУРа тех знаков внимания, какие всегда почтительно и с радостью оказывал Гамарнику, но, даже зная, чем рискует, вовсе отстранился от общения с ним.
Последний из вышеизложенных тезисов относится лишь к разряду более или менее правдоподобных догадок. Но, когда речь идет о мотивах, что такое вся история, как не предположения и догадки…
18. Чистка
Аресты военных начались в 1936 году. За единственным исключением: в июле 1935 года, первым среди всех и еще за год до ареста Шмидта, взят был комкор Г.Д.Гай (первый командир Жукова). В то время он уже преподавал историю военного искусства в военно-воздушной академии.
Впрочем, аресты в армии шли постоянно. В двадцатые брали царских генералов, подлинных полководцев Гражданской войны - А.Е.Снесарева (он и вовсе был свидетелем подвигов Сосо в Царицыне, включая утопление барж с арестованными офицерами), А.А.Свечина и других. Их сперва увольняли.
И все же начало чистки армии можно датировать 36-м. Брались ключевые фигуры, те, кто и на безрассудство способен был - умереть, но убить тирана. Брали осторожно, пока еще скупо. Одним из первым взят был Примаков, в описываемое время зам. начальника Ленинградского ВО.
Разведка традиционно находится в ведении зама. Вел ли Примаков в Ленинграде собственное расследование обстоятельств гибели Кирова и исчезновения свидетелей? Если даже не вел, материалы по линии военной разведки поступали и копились у него. Одного этого было довольно.
Но истории об этом ничего не известно. А - жаль.
События между тем пошли густо.
Серго Орджоникидзе, лучший друг вождя, гибнет прямо в своем рабочем кабинете в феврале 1937 года. По стечению обстоятельств, сам вождь находился у него "с рабочим визитом" [33] . Застрелен ли был Серго лучшим другом или доверенным чекистом, не суть важно. Вождям "по секрету" было сказано, что Серго не выдержал напряжения борьбы и застрелился. В официальном сообщении о пуле умолчали, дабы не возбуждать массы, и смерть объяснили разрывом сердца.
[33]18 февраля 1937 года. зам. главного редактора журнала "Россия на стройках" М.С.Кусильман волей случай первым оказался в кабинете наркома после рокового выстрела. Он намекнул мне о страшном подозрении, когда я беседовал с ним, собирая материал для книги о Цезаре Куникове. Дело было в 1974 году, задолго до перестройки, и Кусильмана трудно обвинять в осторожности.
В.Рапопорт и Ю.Геллер ставят смерть Орджоникидзе в связь с расстрелом Зиновьева и Каменева, которым Сталин обещал жизнь за лояльное поведение на процессе. Говорят, тогда-то, после их расстрела, лучший друг вождя спохватился и встал на дыбы. Смерть сразила его за неделю до открытия важнейшего для Сталина пленума ЦК. Армия была еще не тронута. Есть основания полагать, что, выступи Орджоникидзе на пленуме против Сталина, у него нашлись бы сторонники среди людей, способных поддержать его не только морально. Что опять же рисует Серго в лучшем свете: он не скрыл своих чувств и намерений, как годами скрывал их Сталин.
Дальнейший сценарий тот же: кремация, захоронение в кремлевской стене, верный ленинец, лучший друг товарища Сталина, скорбь вождя, книги, портреты, переименование городов…
Что ж, не пытали.
График арестов (и казней) продуман был и выполнялся до часов, до минут. В уголовных делах Сталин опередил компьютер и пока остается непревзойден.
Предельно осторожно брали командующих округами.
Первым взяли Якира. И Уборевич был опасен, но Якир, отец солдатам, непререкаемый авторитет, был любимцем РККА и командовал округом, который -теоретически, конечно - способен был разметать все на пути к Москве. Якира брать следовало деликатно, его и переводить некуда было, его знали и любили всюду. Тем не менее, объявлен был перевод Якира в Ленинград - дабы подвесить его до ареста: уже не командующий КОВО, уже не даст приказа идти на Москву. Но и до Ленинграда допускать нельзя. Перевод мог вылиться в демонстрацию любви и при прощании на старом месте, и по прибытии на новое.
Командующих округами брали вагонным методом, впервые опробованном на Примакове. Тот, правда, выбил чекистов и с личной охраной забаррикадировался в вагоне до получения гарантий от Ворошилова: ведь однажды Ворошилов уже велел его освободить. Только вдуматься в то, как подло, умно и коварно все готовилось… Примаков был подлинно живой легендой Гражданской войны. Он даже среди командармов слыл героем. Его взяли самым первым и - отпустили под ворошиловскую гарантию, чтобы всякий арестованный надеялся, что арест - не конец, что нарком своей властью способен освободить его и даже вернуть на пост… Какой подлый ход. И какой дальновидный. Конечно же, не ворошиловский, а сталинский.
Но Якир гарантий не ждал и был взят в пути, кажется, в Брянске, сонным, 28 мая. Уборевича взяли 29-го, едва поезд вошел под дебаркадер Киевского вокзала.
Вождь перевел дыхание. Одни командующие войсками без ремней и знаков различия сидят в камерах-одиночках под охраной таких псов, каких нет и в аду. Другие созваны на Военный Совет и от своих войск тоже оторваны. А в Московском округе войсками командуют свои люди.
Высший Военный Совет собрался 1 июня.
Так, внезапно, армии оказался предоставлен шанс.
В том, как собрали Совет, видна величайшая растерянность. Заседание, несмотря на исключительность его, проводилось в обычном месте, во 2-м доме наркомата обороны, то есть на территории армии. Охрана на таких заседаниях в зал не входит. Вождь оставался наедине с военными на протяжении нескольких часов. Все упущенные шансы демократического смещения вождя свелись к последнему и уже не демократическому. Армии в лице лучших делегатов, командующих округами, начальников управлений Наркомата Обороны, начальников академий дана была еще одна - самая распоследняя!
– возможность осознать, что ее уничтожение началось и ведется по принципу отбора лучших. Дана была возможность выбрать между вождем и товарищами. Между изменником Родины, осуществлявшим подрыв оборонной мощи страны, губителем народов, самозванцем, величавшим себя их отцом, - и честными слугами отечества, которых он так умело отобрал для первого хода своей игры и которых, ради спасения своей шкуры, подло обвинил в измене. Притом возможность выбора длилась не мимолетно, но часами - с докладом Ворошилова и лишь затем с появлением Сталина, который рвал и метал и подходил ко многим участникам вплотную с наглыми, вздорными репликами.