Лучше свой порох истрать на идолы и на монахов,

Толпы которых сквернят впавший в язычество Рим:

Ведь, не взорвавшись, они вовеки не смогут подняться

Вверх по тропе, что ведет нас от земли к небесам.

НА НЕГО ЖЕ

Вздором смешным почитал Иаков чистилища пламя,

Через которое в рай якобы входит душа.

Десятирогая гидра с тройною латинской тиарой,

Слыша насмешки его, так пригрозила ему:

"Вышутил ты мои таинства, веру мою презираешь,

Помни, британец: тебе этого я не прощу,

И, коль под куполом звездным тебе предназначено место,

Лишь через пламя к нему путь ты проложишь себе".

О, сколь угрозы чудовища были от истины близки!

Миг промедленья - и стать делом могли бы слова,

И над столицей взметнулось бы адское пламя волною,

В небо на гребне своем прах короля унося.

НА НЕГО ЖЕ

Фурий на короля натравливал Рим нечестивый,

Всюду грозился его Стиксу и Орку обречь;

Ныне ж его вознести мечтает до звездного неба,

Чтобы он в воздух взлетел выше жилища богов.

ИЗОБРЕТАТЕЛЮ ПОРОХА

По неразумию древние так восхваляли титана,

Чьим раченьем с небес людям огонь принесен:

Тот, кто громовый трезубец сумел у Юпитера выкрасть,

Б_о_льшую славу стяжал, чем Япетид Прометей.

ПЕВИЦЕ-РИМЛЯНКЕ ЛЕОНОРЕ

К каждому - помните, люди!
– приставлен с рожденья до смерти

Некий ангельский чин, чтобы его охранять.

Но, Леонора, ты взыскана большею честью: мы чуем,

Внемля тебе, что господь рядом витает с тобой.

Да, сам господь, с небес низлетев, непостижный свой голос,

Преображающий нас, в горло влагает твое

И приучает тем самым заранее к звукам бессмертным,

Исподволь и не спеша, смертные наши сердца.

Всюду бог и во всем, но хранит он об этом молчанье

И лишь в пенье твоем близость свою выдает.

ЕЙ ЖЕ

Тезкой твоею пленясь, другой Леонорой, Торквато

Был когда-то с ума страстью своею сведен.

Бедный поэт! Сколь счастливей он был бы, лишившись рассудка,

Из-за тебя в наши дни: он услыхал бы тогда

Пенье твое пиэрийское под материнскую лиру,

Струны которой от сна длань пробуждает твоя.

И хоть от муки глаза у него из орбит выступали,

Как у Пенфея, и он, бредя, сознанье терял,

Это смятение чувств, исступление это слепое

Ты бы в нем уняла голосом нежным своим,

И, успокоив его, ему возвратила бы разум

Песня твоя, что сердца трогает, движет, целит.

ЕЙ ЖЕ

Зря, легковерный Неаполь, бахвалишься ты алтарями,

Что воздвигаются в честь Ахелоиды тобой;

Зря утверждаешь, что с пышностью предал земле Партенопу,

После того как она бросилась в море со скал.

Эта сирена жива, но шумный прибой ей наскучил

И Позилиппо она переменила на Тибр,

Где стяжала любовь и восторг обитателей Рима,

Смертных, равно как богов, пеньем пленяя своим.

ИТАЛЬЯНСКИЕ СТИХИ

x x x

Кто холоден к тебе, чьей красотой

В долине Рено горды без предела,

Чье имя край окрестный облетело,

Тот - человек ничтожный и пустой.

Всех женщин ты затмила чистотой,

И прелестями (о которых смело

Скажу: они - Амура лук и стрелы),

И разумением, и добротой.

Чарует слух твой разговор, а пенье

Способно даже камни взволновать,

И слышать дивный голос твой опасно

Нам, не достойным звук его впивать:

Ведь там, где вспыхнет искра восхищенья,

Не может не заняться пламень страстный.

x x x

Как холит ею встреченный в горах

Цветок долин пастушка молодая,

Его перед закатом поливая,

Чтоб он на скудном грунте не зачах,

Так и чужой язык в моих устах

Рачением твоим, Любовь благая,

Расцвел еще пышней, чем речь родная,

И стал я милой петь хвалу в стихах,

Которые оценят здесь, на Арно,

Но не поймет на Темзе мой народ.