– Знаете, как-то не хочется привыкать к таким штукам, - Копырин поежился, передернул плечами.
– Контейнер-то хоть надежный? А то устроите маленький Чернобыль.

– Три сантиметра свинца. Счетчик Гейгера совершенно не реагирует, важно сказал Ямщиков.
– А стоит только обработанный предмет вынуть - сразу, как пулемет, трещит. Да ерунда все это, у нас в городе радиационный фон и так на грани допустимо, и ничего, живем, даже размножаемся. Уже полтора миллиона население и продолжает прибывать.
– Ямщиков усмехнулся, повел лопатками род курткой.
– Эх, денек тяжелый выдался. Семь потов сошло, аж спина чешется, как у шелудивого пса.

– Что уж вы так о себе? Простите, до сих пор вашего имени и отчества не знаю.

– Василий Петрович, - не стал скрывать Ямщиков свои данные.
– Или просто Петрович.
– И добавил мечтательно: - В баньку сейчас рвану.

– Где ж вы сейчас баньку найдете?
– недоверчиво покачал головой Копырин.

– А вот знаю одно местечко, могу рассекретить. Вы как, парную уважаете?

– Уважаю, Василь Петрович. И русскую, и сауну.

– Так вот, - Ямщиков понизил голос, словно опасался, что кто-то подслушает его секрет, - в тепловозном депо круглосуточно работает шикарная баня. Меня туда пускают. Могу и вас устроить. Может, составите компанию? Время ещё детское, часу ночи нет. Вот только веника нет. Придется у мужиков охвостки выпрашивать.

– Ну, веник не проблема.
– Копырин размял новую сигарету.
– У меня на антресолях целый склад веников.

– Да вы что!
– Ямщиков так и подпрыгнул.
– Прямо на антресолях? Целый склад? Венички березовы!

– Ладно уж, Василий Петрович, - рассмеялся Копырин, - понимаю родную душу и без таких намеков. Сейчас достану. А вот временем не располагаю. Да и желания, честно говоря, нет. Вы уж там за меня попарьтесь.

– Это можно, - легко согласился Ямщиков.
– В полное ваше удовольствие. Ну, Игорь Сергеевич, выручили, можно сказать, спасли. Никогда не забуду, честное милицейское.

Он благоговейно принял приплюснутый веник, жестяно задребезжавший сухой листвой. Закрыв глаза, втянул ноздрями воздух.

– Эх, букет цветущих прерий! Спасибо, Игорь Сергеевич, преогромнейшее!

– Не стоит благодарности, какие пустяки.

Ямщиков остановился у дверей. Лицо его уже не было веселым. Оно сделалось печальным и усталым. И тихим усталым голосом он сказал:

– А этих мы разыщем, из-под земли выроем, будьте спокойны.

Он вышел из подъезда, обогнул дом. Такси ждало в переулке. Сквозь темные стекла рдел огонек чьей-то сигареты. Ямщиков распахнул дверцу.

– Ага, дождались таки! А накурили! Хоть окорока копти.
– Он протянул внутрь веник.
– Видали, каким лаврами венчает народ своих героев.

Рогожкин взял сухо зашуршавший пучок березовых веток. Спросил с усмешкой:

– Небось, последнюю метелку у дворника разбомбил, герой?

– Герой, не герой, а медаль за сегодняшнее вполне заработал, самодовольно отозвался Ямщиков.
– Так что заслуживаю всестороннего уважения.

Он с кряхтеньем втиснулся на заднее сиденье, почти целиком занятое Женей Лестовкиным и его радиоаппаратурой. Капитан развернулся на переднем сиденье, протянул веник и сказал:

– Тогда заполучи свою лаврушку, уважаемый. Кстати, не ты один сегодня медаль заработал.

– Один, медаль - один, - не согласился Ямщиков.
– Вам, товарищ капитан, орден положен в соответствии со званием и должностью. да и стреляли вы метко.

– А мне?
– подал голос водитель.
– Мне что-нибудь положено?

– А ты, Володя, что у нас делал?
– спросил Ямщиков с самой невинной интонацией.

– Варежку в рот пихал.

– А-а, - разочарованно протянул Ямщиков, - тогда тебе двойной продовольственный паек выдадут. Вот если бы ты его за грудки подержал.

– А я держал. Второй-то рукой. Забыли?

Ямщиков аккуратно уложил веник к заднему стеклу, потрепал шофера по плечу:

– Тогда - порядок. Без значка на груди не останешься. Кстати, известно ли вам, джентльмены, что знак "Отличный сантехник" имеет три степени: золотой, серебряный и бронзовый унитазы?

Никто не засмеялся. А Женя Лестовкин вдруг встрепенулся:

– Э, мужики, а что случилось-то? Я там в эфире помехи гонял, а у вас что-то было?

* * *

Ямщиков спал сидя за служебным столом, нежно обняв сухой березовый веник и положив на него щеку. Затылок его грела включенная настольная лампа. Рядом на столе стояла пол-литровая фаянсовая пиала, украшенная в стиле владельца. Ее глянцевые борта расцвечивали уже изрядно залапанные этикетки "жигулевского", цейлонского чая и корвалола. Еще там была покрытая толстым слоем прозрачного лака розовая наклейка с английским текстом. Однажды появился таки человек, сумевший с ходу перевести эту надпись: "Не бросайте окурки в писсуар, пожалуйста!"

Рогожкин убрал в шкаф свою меховую куртку, включил электрочайник и положил перед уютно посапывающим оперуполномоченным пару бутербродов с колбасой. Заглянул в пиалу - на три пальца влажной кофейной гущи. Покачал головой.

– Думаешь, поверю, что спишь? Чайник ещё не остыл и гуща в чашке не схватилась.

Ямщиков поднял голову, отлепил от щеки березовый листок.

– Не для тебя спал, для более высокого начальства.

– Хотел изобразить служебное рвение?
– усмехнулся Рогожкин.
– Ну, брат, слишком ты гладко выбрит, и глаза недостаточно красные.