Только сейчас он с удивлением обнаружил, что от его рук на “ругере” остались пятна крови. Он снова ощупал плечо. На рукаве тоже появились кровавые следы. Оказывается, он порезал ладони осколками тогда, в спальне, и даже не заметил этого. Плечо просто опухло и откликалось болью, когда он дрожащими руками стал снаряжать барабан.

Стрельба на улице прекратилась. Они разобрались с полицейскими и идут сюда. Борн кинулся в спальню.

— Клер, вставай! Надо уходить!

Она не шевельнулась, даже не подала виду, что слышит его. На улице раздался еще один долгий пронзительный вопль, от которого по телу пробежали мурашки. Во мраке он разглядел, что Клер сидит с Сарой на руках, покачиваясь и низко склонив голову.

— О Господи, умоляю, прости меня, грешную, — громко шептала она. — Я каюсь перед Тобой во всех моих прегрешениях и молю простить и избавить от адских мучений, потому что…

Он крикнул:

— Заткнись! Вставай сейчас же!

Сара заплакала.

— Потому что я недостаточно любила Тебя, Господи, а ведь Ты всегда был так добр ко мне. К милости Твоей призываю и клянусь Тебе, Господи…

— Хватит! — заорал он. — Мы уходим! — Он подскочил к ней и встряхнул. — Ты слышишь меня? Надо уходить!

Пощечина была столь сильной и неожиданной, что у него на миг потемнело в глазах и навернулись слезы. Он затряс головой и несколько раз моргнул, приходя в себя. Осколки стекла, засыпавшего комнату, блестели, как льдинки.

— Не смей затыкать мне рот, — услышал он ее голос. — Мы все погибнем из-за тебя.

— Правильно. Если мы останемся тут, мы все погибнем. Он неловко взял Сару на руки и прижал к груди. Сквозь рубашку он почувствовал ее теплые слезы. Он спустился с ней по лестницей быстро проскользнул мимо входной двери, опасаясь очередного выстрела, миновал гостиную и вошел в кухню. Сара оказалась довольно тяжеленькой, на повороте он пошатнулся и со всего маху ударился об острый угол плиты. Ребенка пришлось поставить на пол. Клер не было. Неужели она осталась наверху? После пощечины он решил, что она наконец пришла в себя, но, по-видимому, ошибся.

Нет, не ошибся. Она тенью показалась на пороге кухни.

А если они и на заднем дворе?

Он уже думал об этом. Но единственный способ проверить — выйти наружу. Борн повернул ключ и взялся за ручку двери. Револьвер в руке казался тяжелым и неудобным.

В ушах вновь прозвучал голос Вебстера: “Если вам придет в голову заняться преследованием этих парней, вы быстро убедитесь, что описывать охоту на человека и самому прицеливаться и спускать курок — совершенно разные вещи!”

Он никак не мог повернуть дверную ручку.

Должен был.

Но не мог.

Очередной крик со стороны фасада решил все. Ему показалось, что враги уже бегут к дому. Кровь бросилась ему в голову. Дрожащей рукой он распахнул дверь и прыгнул прямо с крыльца в кусты, успев крикнуть Клер: “Запри за мной!”

Ветки хлестнули по лицу. Он упал на мокрую землю, запоздало подумав, что в кустах кто-то мог быть. Дождь лил не переставая. Борн перекатился под стену дома и напряженно всмотрелся в темноту. Но никого не разглядел.

Используя кустарник как прикрытие, он пополз вперед. Да, Вебстер был прав. Борн не мог сообразить, что надо делать. А ведь ему неоднократно приходилось описывать подобные ситуации в своих романах, представляя себя на месте героя; сейчас же он производил слишком много шума, слишком громко дышал, трещал ветками, оскальзывался в грязи. Любому не составляло труда подстрелить его, ориентируясь на звук.

Как ни странно, именно это соображение и придало ему уверенности — он вел себя так неумело, что давно был бы убит, если бы кто-то подстерегал его здесь.

Если, конечно, они просто не ждут, когда выйдут Сара и Клер.

Но думать об этом некогда.

Он смутно различал пространство двора — кусты, деревья, качели Сары. Враг мог скрываться в любом месте. Дальше, за белым забором, начинался соседний участок. Люди в этом доме наверняка должны были проснуться от выстрелов. Но ни одно окно не горело, хотя со всех сторон можно было различить отсветы огней. Может, соседей просто нет дома?

А может, их захватили люди Кесса? Из-за меня? Об этом тоже некогда рассуждать. Вперед!

Он выбрался из кустов и прыгнул в заросли по другую сторону крыльца. Плечо болело невыносимо. Револьвер пришлось взять в левую руку. С левой он стрелял плохо, но это не важно. Если в кустах кто-то есть, выстрелить он все равно не успеет.

Сама мысль о том, что ему удастся кого-то обнаружить первым, показалась смешной. Он не знал самых элементарных вещей — например, следует ли ему забраться в глубь кустарника, или держаться с краю, иди вообще поступать иначе? Он просто обманывает сам себя.