Неслышно в дверях появлялась Нинель и, застыв на пороге, вопросительно смотрела на шефа.

Он отрывал взгляд от бумаг, вежливо улывался и непринужденно спрашивал:

– Чай, кофе?

Нинель приносила напитки, ставила их на сервировочный столик и так же неслышно исчезала, плотно закрыв за собой двойные министерские двери.

Большаков поднимался из-за стола и, подойдя к встроенному шкафу, раскрывал его.

– Кофе предлагаю выпить с коньячком. Вы не против?

Дама согласно кивала. Вадим сам ставил на столик рюмки и бутылку.

– За встречу!

Его глаза, не отрываясь, смотрели на женское лицо. Потом взгляд опускался ниже. Он откровенно разглядывал грудь, скрытую под одеждой, пытаясь угадать: как она в деле будет, ничего?..

Он обожал такие минуты. Его за спиной называли самцом, маньяком, кобелем ненасытным. И он это знал. Ну, любил он баб, любил! Раньше, конечно, не мог позволить такого размаха, как теперь. Ему нравились новые женщины. Каждую из них он хотел по-настоящему.

После двух-трех рюмок коньяка властно притягивал женщину к себе. Он чувствовал тугую грудь, слышал прерывистое дыхание. Не встречая сопротивления, шарил рукой под одеждой и, добравшись до голых сосков, сжимал их пальцами.

Женщина слабо охала. Вадим, продолжая одной рукой лапать грудь, другой задирал на ней юбку.

Дамочка делала вид, что ей неудобно.

– Надо расслабиться, - говорил Вадим, неохотно отстраняясь от женского тела.
– Еще глоток коньячку.

Он отпускал её, чтобы налить коньяк. А потом, опрокинув рюмку, начинал расстегивать ширинку.

Вадим трахал её прямо на столе, не снимая брюк, завалив спиной на скользкую полированную поверхность. Голые груди женщины сотрясолись в такт с его движениями, ему нравилось смотреть, как они колышутся, это возбуждало.

Рядом находился заваленный документами рабочий стол, голова дамы почти упиралась в наваленные папки, и это тоже придавало всему происходящему определенную остроту. Широко раскинутые в стороны женские ноги с аппетитными ляжками находились на удобном для него уровне.

Столик, этот своеобразный рабочий станок, слегка скрипел под усилиями Большакова. Дама была мягка, как воск и послушна. Это тоже нравилось. Он отпускал её ненадолго, смотрел в раздвинутые ноги, трогал пальцами, а потом, подсунув руки под мягкий женский зад, снова энегрично придвигал к себе.

– Ну давай, давай, - приговаривал он и, стоя над рассростертым женским телом двигал его туда-сюда.

Иногда не вовремя раздавался телефонный звонок. Вадим отпускал даму и брал трубку.

– Вадим Алексеевич, вас - срочно - министр, - значительно произносила секретарша, и через секунду Большаков уверенным голосом отвечал по телефону.

Он так и стоял с расстегнутой ширинкой и вздыбленным членом. Дама на столе поднимала голову и начинала потихоньку приходить в себя.

Иногда, не прерывая важного разговора, Вадим подводил её к своему креслу, усаживал и, когда голова женщины оказывалась на уровне, заставлял взять в рот свой возбужденный организм. Как правило, ему попадались достаточно опытные дамы. Они послушно лизали его, пока он вел переговоры.

Излюбленной позой Вадима было трахать дам в широком мягком кресле, стоявшем возле журнального столика. Дама опускалась на колени, подставляя сзади свое хозяйство. Вид роскошной розовой задницы возбуждал неимоверно. Он накидывался на женщину с новой силой и буквально вонзался в нее, не слушая возражений и слабого писка.

– Давай, давай, - приговаривал он, вдавливая попавшее в его власть тело в кресло. Щеки женщины терлись о мягкую бархатную обивку. Вадим напирал сзади. Отделаться от пыхтевшего самца было невозможно. Оставалось одно - терпеть! Он трахал её, как хотел, словно бык корову в стойле. А кому пожалуешься? Сама согласилась. Значит, надо выполнять его желания. В конце концов от нее, действительно, не убудет!

Она уже ничего не хотела. Будет этому когда-нибудь конец или нет?.. прикусив губу, думала она, продолжая ерзать коленями по мягкому сиденью.

Вадим продолжал насиловать её и не отпускал до тех пор, пока из его горла не вырывался хриплый крик.

Все, конец! Дама сползала с кресла и, не глядя на застегивающего штаны Большакова, путалась в колготках.

Она пудрила носик, поправляла растрепанную прическу и размазанную под глазами тушь, забирала подписанные документы и исчезала. Иногда навсегда, иногда ненадолго. Если требовалось, её могли позвать ещё разок обслужить начальника. Кое-кто появлялся в этом кабинете несколько раз.

Нинель дело свое знала хорошо, за все время ни разу никто не побеспокоил любимого начальника. Иногда Вадим трахал и её, чтобы не терять рабочую форму.

Кто-то из сотрудников спросил однажды, с удивлением разглядывая платежную ведомость:

– А кем у нас Нинель оформлена?

– Блядью, - коротко ответили ему.

Без приемной Нинель и Вадима Алексеевича не решался ни один важный вопрос. Две-три дамы в министерстве считались его любовницами на законном основании - на постоянной основе, шушукались местные остряки, не решаясь произносить такое вслух, - и пользовались всеми вытекающими отсюда выгодами.