пока в нечаянном просвете впереди

не развернется даль полей - еще лиловых

в тот свежий, юный день. О странствиях суровых

тогда забудешь ты. За полем вспыхнет день

на крышах, имена оврагов, деревень

чирикнут в памяти, простые, дорогие...

И это вещий путь. И это ты - Россия.

Возвращение

Я всем вам говорю, о странники!
– нежданный

глубокий благовест прольется над туманной

землей, и, полный птиц, волнистый встанет лес,

черемухой пахнет из влажного оврага,

и ветру вешнему неведомый бродяга

ответит радостно "воистину воскрес".

В полях, на площадях, в толпе иноплеменной,

на палубе, где пыль толпы неугомонной

бессонного кропит,- да, где бы ни был он,

как тот, кто средь пустой беседы вдруг приметит

любимый лик в окне - так встанет он и встретит

свой день, свет ласковый и свежий, свет и звон.

И будет радостно и страшно возвращенье.

Могилы голые найдем мы - разрушенье,

неузнаваемы дороги,- все смела

гроза глумливая, пустынен край, печален...

О чудо. Средь глухих, дымящихся развалин,

раскрывшись, радуга пугливая легла.

И строить мы начнем, и сердце будет строго,

и ясен будет ум... Да, мучились мы много,

нас обнимала ночь, как плачущая мать,

и зори над землей печальные лучились,

и в дальних городах мы, странники, учились

отчизну чистую любить и понимать.

22 октября 1920

Поэт

Он знал: отрада и тревога

и все, что зримо на земле

все только бред и прихоть Бога,

туман дыханья на стекле!

Но от забвенья до забвенья

ему был мир безмерно мил,

и зной бессменный вдохновенья

звуковаятеля томил.

На крыльях чудного недуга

летя вдоль будничных дорог,

дружил он с многими, но друга

иметь он, огненный, не мог!

И в час сладчайший, час напрасный,

коснувшись бледных тайн твоих,

в долине лилий сладострастной

он лишь сорвал душистый стих!

Осень

Вот листопад. Бесплотным перезвоном

сад окроплен. Свод легок и высок.

Клен отдает со вздохом и поклоном

последний свой узорный образок.

И на листе огнистый ангел вышит,

и радужна меж грядок борозда,

и у крыльца стеклянного чуть дышит

сиротка ель, как черная звезда.

Подражание древним

Дия, мой бледный цветок, поверь ты случайному другу!

Звезд непорочных полна мраморной просади глубь.

Муж твой не видит, вставай,- уходи ты отсюда, молю я!

Дышит стоокая ткань, сердце амфоры горит,

ластятся к тучному богу блудницы, как легкие водны,

брови блаженно подняв, пьет он, чудовищный Вакх,

пьет он, и липкая влага, рыжую шерсть обагряя,

льется по жирной груди. Тут же, в сияньи цветном,

выпятив смуглый живот, пьяный мальчик, смеясь, орошает

смятый, упавший венок рдяных уродливых роз.

Песни. Бесстыжие стоны. Золотоногая дева

вьется средь томных гостей, вторя движеньям любви;

вот разбежался один, поймал на лету плясунью,

и покатился тимпан, по полу праздно звеня.

Дия, молю я, уйдем! Твой муж поседелый, беззубый

спит, благодарно прильнув к вялому юноше... Встань,

выйдем мы в сад незаметно, там тихо, пустынно; грозди

лунного света и мглы пышно свисают с ветвей.

Сочная ночь над землей алмазным стоит вертоградом;

жажду полней утолит сладость холодная звезд.

Дия, мои корабли ожидают в недальнем заливе!

В край увезу я тебя стройный, как зодчего сон...

Горы там, горы одни! Вырезные, немые вершины,

гордо прорвав облака, внемлют бесплотным богам...

Будем мы там пировать в гостях у луны величавой,

рядом, на черной скале... Дия, мой бледный цветок...

19 января 1923, Берлин

Lawn-tennis

Юноша, белый и легкий, пестрым платком подпоясан;