Ше-Рамшо остановился.

– Посмотри на небо. – Лучик фонаря метнулся вверх и растворился в бездонной мгле ночного неба. – Видишь созвездие, похожее на треугольник, перевернутый вершиной вниз?

Присмотревшись, Мейт увидела почти над самым горизонтом – горизонт проходил там, где тьма, усеянная звездами, превращалась в полосу непроглядного мрака – созвездие, о котором говорил Ири.

– Оно так и называется – созвездие Треугольника. Мы должны идти так, чтобы звезда, находящаяся в обращенной вниз вершине треугольника, все время оставалась чуть правее. Минут через десять мы выйдем на заброшенную дорогу. Главное, не пропустить ее. Дорога выведет нас к месту. Ясно?

– Ясно, – угрюмо буркнула девушка.

– Пошли.

Ири снова зашагал вперед, и Мейт ничего другого не оставалось, как только слепо следовать за ним. То, что она теперь видела звезду, указующую направление, не внушало девушке оптимизма – слишком уж ненадежной казалась эта путеводная нить. А что, если облака набегут? Заброшенную дорогу Мейт точно бы не нашла, даже если бы в руках у нее был мощный аккумуляторный фонарь с большим рефлектором, а не та игрушка, что держал двумя пальцами Ири. Дорогой не пользовались, должно быть, с наступления Ночи. Если бы с приходом тьмы растительность не вымерла, то зарос бы некогда торный путь. А так остался, только дожди землю размыли, почти сровняв обочину с колеей.

Честно признаться, Мейт уже мысленно ругала себя за то, что сдуру, должно быть, согласилась отправиться с Ири в это путешествие. Она и не представляла, во что превращается лишенная света земля. В городе такого не увидишь. Это был мир смерти, в котором не место живым. Мейт мало что видела вокруг, но зато всеми фибрами души ощущала мертвенный, леденящий душу покой, окутывающий ее подобно плотному ватному кокону, в который при перевозке помещают редкий старинный предмет, чтобы случайно не повредить. Слова «тлен», «распад», «деструкция» не имели здесь смысла, поскольку относились к прошлому, к тому, что давным-давно произошло в мире вечной тьмы и было забыто, растворено в эссенции небытия, являвшемся единственным определяющим смысловым понятием.

Река времени унесла все, что попало в ее поток, и ушла в песок, оставив, как воспоминание о себе, лишь пересохшее русло, которое Ше-Рамшо почему-то называл заброшенной дорогой. Наверное, стоило объяснить Ири, насколько глубоко он ошибался, но Мейт не хотела говорить на эту тему ни сейчас, ни когда-либо в будущем. В первую очередь потому, что знала, что не сможет передать словами свой опыт чувственного осмысления происходящего. Да и имелись ли в мире слова, которые могли описать то, что выворачивало наизнанку ее душу? Мейт хотела увидеть призраков Ночи. И не могла этого сделать. Может быть, у нее и вовсе не было своего призрака? Но, если так, то возникает вопрос, не является ли она сама тем монстром, призванным терзать разум и душу человека, не позволяя забыть о том, что он человек? Не пожирает ли она сама себя, подобно тысяченожке, свернувшейся кольцом и кусающей собственный хвост? Душа, замкнутая в кольцо, подобна сурдокамере, не пропускающей внутрь себя никаких внешних раздражителей. Со временем вообще можно забыть о том, что мир существует помимо твоего Я, которое на самом деле есть не что иное, как только страница, вырванная из дневника, исписанная мелким неразборчивым почерком.

Пытаясь избавиться от гнетущей тишины, в которой были слышны лишь негромкие шаркающие шаги двух пар ног, Мейт снова заговорила с Ири.

– Почему оранжереи расположены так далеко от города? – спросила она первое, что пришло в голову.

– Чтобы как можно меньше людей знали о них, – ответил Ири. – Собственно, официально этих оранжерей вообще не существует. В них выращивают куйсу. Знаешь, что это такое?

– Куст, из листьев которого получают наркотическое вещество, используемое для анестезии.

Мейт не стала добавлять, что куйсу используют не только в медицинских целях и что купить ее можно почти в каждом баре у мрачных типов в куртках из черного кожзама, толкущихся обычно возле уборных, – это и без того было всем известно.

– Но если это подпольные оранжереи…

– Что с тобой? – Ири удивленно посмотрел на Мейт, скорее по привычке, потому что во тьме лица девушки все равно не было видно. – Кто, по-твоему, может внести изменение в график движения поездов, чтобы они делали остановку на этой станции, где не выходит никто, кроме работников оранжерей? Кто может организовать бесперебойную поставку генераторного топлива, необходимого для их освещения?

Мейт молчала.

– Это оранжереи, о которых известно только тем, кому положено знать, – продолжил Ири. – Экстракт из листьев куйсы производят здесь же, на месте. И направляется он отнюдь не в медицинские учреждения.

– Откуда тебе это известно?

Мейт услышала, как Ири хмыкнул негромко.

– Видишь ли, Мейт, я умею внимательно слушать, наблюдать и делать выводы. Смею тебя заверить, это не так сложно, как может показаться.

Последнее замечание прозвучало с откровенной издевкой. Мейт даже подумала, что всю эту историю с тайными оранжереями, в которых выращивают куйсу, Ше-Рамшо придумал и рассказал лишь с тем, чтобы уязвить ее самолюбие: смотри, как все просто, была бы ты немного поумней, так не задавала бы дурацких вопросов. Хотя, кто его знает, может быть, так оно и было на самом деле?

– Вот мы и пришли. – Луч фонарика скользнул по столбу, лежавшему поперек дороги.

Прежде столб стоял на обочине, на нем крепился пластиковый лист с указанием названия населенного пункта и расстояния до столицы. Может быть, лист и сейчас лежал где-то неподалеку. Только стоило ли искать его ради того, чтобы узнать название давно уже не существующего поселка? А длина одного и того же пути, проделанного Ночью и Днем, вопреки основополагающим законам геометрии величины далеко не равные.