В страшной растерянности Вадим подкручивал ручки, щелкал переключателями, чтобы увеличить на экране зубчики, чтобы как-то заметить их изменение. На движущейся ленте самописцев он разглядывал в лупу цветные линии, чтобы увидеть отклонение их от заданной оси хотя бы на полмиллиметра.

– Посидите еще минуточку, Римма, - говорил он при очередном переключении.
– Что-то случилось с приборами. Они отказались работать.

Зря старался Вадим. Приборы были в идеальном порядке, но они не могут отмечать изменения, которых нет. Римма обыкновенная равнодушная девочка, и таких, к сожалению, еще много. Не удивляйся и не трать силы, Вадим. Неужели таких девушек ты никогда не встречал?

– Вы знаете, отчего погиб Петро?
– спросил он, уже не скрывая своего отчаяния.

Римма снисходительно улыбнулась. Опять ей пришивают Петра. Всякое люди могли наболтать - погиб от несчастной любви. А кто же здесь виноват?..

– Не понимаю, зачем вы спрашиваете?
– равнодушно проговорила Римма.
– Меня это меньше всего интересует.

Бедный Димка! Чистая твоя душа! Неужели ты никак не разгадаешь Римму? И нечего тут сердиться, злиться!

– Как не интересует?
– воскликнул он и сдернул темное покрывало с летающего разведчика.
– Вот что его погубило.

Испытывая некоторое разочарование, Римма пожала круглыми плечами:

– Я слыхала что-то насчет орла. Говорят, с ним было столкновение.

Вадим рассказал, что за орел появился над нашей территорией, вспомнил о разведывательных воздушных шарах, но, несмотря на подчеркнутое внимание Риммы, видел по приборам, что это ее абсолютно не касается. Наконец, чувствуя полную безнадежность всей этой затеи, с горькой мыслью, что теряет кусочек своего сердца, Вадим признался:

– Ничего-то вас в жизни не интересует.

Римма бросила на него игривый взгляд:

– Ну это как сказать!

– Да чего уж тут говорить!
– вздохнул Вадим.
– Одними тряпочками интересуетесь.

– Не только тряпочками. Но каждая девушка любит со вкусом одеться. Чи погано?

Вадим уже отчаялся, посмотрел на движущуюся ленту, где хотел запечатлеть хоть какие-нибудь эмоции своей любимой, и решил их вызвать самым простым, но малоутешительным для него способом.

– Да, конечно, приятно смотреть на красиво одетых девушек. Сейчас уже делают новые ткани. Скоро выпустят какой-то особенный нейлон, дешевле и красивее заграничного.

– Слыхала, - подтвердила Римма, и Вадим застыл, глядя на экран осциллографа.
– Ничего хорошего тут нет. Я сумела достать настоящий американский нейлон. А наш выпустят - тогда его каждая домработница наденет...

С этой мыслью Римма уже смирилась, а потому никакого волнения приборы не отметили.

– Больше вы мне не нужны, - щелкая выключателями, сказал Вадим.
– Спасибо.

– А когда в микрофон балакать?

– Не надо: мне уже все ясно.

Расстегивая браслетки приборов, Римма что-то напевала, потом взяла один приборчик, круглый, похожий на микрофон, и поднесла к его губам.

– Даю пробу, даю пробу... Раз, два, три... На меня ты посмотри. Как слышите, Вадим Сергеевич?

Она смеялась, дурачилась, болтая красивыми точеными ногами, и в этот момент - вот уж некстати - вошел Дерябин.

– Ну, как успехи?
– спросил он у Багрецова и покосился на Римму.

Вадим рассказал, что приборы работают нормально, пробовал на себе, на Марке Мироновиче, и вот сейчас Римма пришла помогать.

Он совершенно сознательно не упомянул при ней, что показали испытания, и, дождавшись, когда она скрылась за дверью, поделился своими сомнениями с Борисом Захаровичем.

– В последнем случае, - Вадим указал глазами на дверь, - приборы ничего не отметили. Никаких изменений.

Дерябин в это время рассматривал записи на ленте.

– А это что?
– ткнул он пальцем в размашистые кривые.

Пришлось Вадиму извиняться за Римму.

– Случайная запись. Она что-то болтала вроде как в микрофон, но...
– Вадим проследил за взглядом Дерябина и осекся.
– Вы думаете, что здесь то же?..

Сравнивая две записи: странного самочувствия Яшки при ускорении и болтовни Риммы, Борис Захарович не мог не отметить их тождественности.

– Да. Но если бы Яшка умел говорить, - снимая очки, пробормотал Дерябин. Впрочем, он мог кричать... И это невозможно. Приборы защищены от звуков.

– Бабкин!
– воскликнул Вадим.
– Это он говорил.

– Чепуха. В Яшкину камеру просунуться нельзя. Подключиться к радиостанции трудно. Да и микрофона у него не было.
– Борис Захарович дохнул на стекла очков, протер их и сказал неуверенно: - А впрочем, бегите, узнайте.

Бабкин лежал на кровати, вытянув поверх одеяла забинтованные руки.