– Спасибо, - Вадим низко склонил голову.

Он еще не мог разобраться в том смятении чувств, что обуяло его, боялся, что хлынут они наружу и это действительно будет мальчишеством, как уже намекнул Афанасий Гаврилович.

Набатников понимал Вадима, и ему не показалась странной та сдержанность, с которой он принял столь волнующее известие. Но парню надо дать опомниться, пусть поразмыслит на досуге, и Афанасий Гаврилович встал, как бы давая этим понять, что его ждут другие дела.

– О твоих обязанностях в полете мы еще поговорим. А пока я должен предупредить о соблюдении полной секретности. Никому ни слова.

Вадим вспомнил о матери. Она не знала даже о первом его полете - ничего не писал, чтобы не беспокоилась, - вспомнил о друге своем Тимофее и в сомнении спросил:

– Бабкину тоже нельзя сказать?

– До твоего возвращения.

– Спасибо, - уже невпопад повторил Вадим и, пожав протянутую Набатниковым руку, вышел из кабинета.

Оставшись один, Афанасий Гаврилович резко выдвинул ящик стола, достал оттуда фотографии, на которых были сняты иллюминаторы "Униона", и задумался. Вероятно, сегодня ему предстоит не очень приятный разговор с Аскольдом Семенюком. Вот ведь, казалось бы, парень как парень, отец его работал где-то по снабжению, потом с большим трудом добрался до поста директора промкомбината. Ничего особенного - зарплата среднего служащего, не то что у матери Багрецова. У нее множество научных трудов, деньги порядочные. И у нее только один сын, больше никого нет. Могла бы побаловать как следует. А вышло наоборот: Димка вырос трудолюбивым и честным, а Семенюк-младший оказался не только бездельником, но и просто паршивцем, если не сказать большего. В чем же тут дело? Кто виноват?

Афанасий Гаврилович до сих пор не мог успокоиться из-за этой проклятой кинопленки, которая по милости младшего Семенюка и Медоварова попала в чужие руки. Как теперь уже стало известно, ее копия оказалась за рубежом. Но что в ней там нашли интересного? Семенюк снимал только иллюминаторы. Это было точно доказано, и по существу за помощником фотолаборанта никакой особой вины не числилось. Он выполнял распоряжение Медоварова.

Из разговора со следователем Набатников узнал, что Аскольда Семенюка не вызывали, а ограничились беседой с Медоваровым, которому было предъявлено обвинение в притуплении бдительности и использовании служебного положения. Он не имел права принимать частные заказы и приказывать помощнику лаборанта фотографировать иллюминаторы Литовцева для какого-то журнала.

Сейчас, рассматривая фотографии, переснятые с кинопленки, Набатников припоминал свой недавний разговор со следователем.

– Да ведь это нижние иллюминаторы, - доказывал Набатников.
– А те, что сделаны из "космической брони", были наверху.

– Вполне возможно, - согласился следователь.
– Но сущность дела от этого не меняется.

– Я тоже так думаю. Однако что-то мне здесь не нравится. Возможно, Семенюк ошибся... А если здесь другая причина?

Следователь помолчал и сказал откровенно:

– Не знаю почему, но меня предупредили, чтобы Аскольда Семенюка пока не тревожить.

– Вряд ли он связан с иностранной разведкой. Молод и глуп.

– По глупости тоже бывает. Но в данном случае это исключено: Мы проверяли... А ваши опасения я понимаю... Специальная техника. Хорошо бы вы сами выяснили насчет иллюминаторов... Если это вас не затруднит.

– Пустяки, - отмахнулся Набатников.
– Люди меня интересуют не меньше иллюминаторов. Любопытно познакомиться поближе. Говорят, что мальчик где-то здесь отдыхает от трудов праведных.

– Так точно, - подтвердил следователь.
– Он должен сюда заехать - позабыл отметить командировку. Медоваров потребовал. Перед сдачей дел хочет, чтобы вся отчетность была в порядке.

Набатникова удивило это странное совпадение, но ведь с Толь Толичем был уже серьезный разговор и, вероятно, ему подсказали, как поступать дальше. А Набатникову подсказывать не нужно, он сделает все возможное, что от него зависит.

* * * * * * * * * *

Аскольдик приехал именно в тот день, когда его и ожидали. Зайти к директору института? Пожалуйста! И ни тени удивления. Наконец-то Набатников пожелал извиниться? Ведь неудобно, когда люди приезжают в командировку, а им от ворот поворот. Вероятно, подействовала жалоба, которую тайком от Толь Толича подписали три аспиранта. Разве так можно относиться к молодым кадрам? Накрутили, видно, Набатникову хвост. Теперь лебезит, заискивает перед молодежью.

"Ну, ясно!" - подумал Аскольдик, когда, предложив ему кресло, Набатников начал разговор издалека. Спрашивал, как отдохнул молодой товарищ - уже успел загореть, - интересовался киносъемкой, как она получается?

– Спасибо, Афанасий Гаврилович, - вежливо ответил Аскольдик.
– Получается. На цветную снимал... Да что вы! Не в первый раз. Освоена... А места здесь вполне приличные. Хочу осенью опять подъехать. Недавно "Волгу" получил.

– Выиграли в лотерее?

– Что вы, Афанасий Гаврилович! Купил на свои кровные... То есть не совсем на свои, - заметив удивленный взгляд Набатникова, поправился Аскольдик. Папан у меня добрый. Помог.

– Это приятно. Анатолий Анатольевич очень хорошо о нем отзывался. Кстати, а вы знаете, сколько стоит "Волга"?

– Конечно.

– Отец ваш директор производственного комбината? Так, кажется? Ковры, дорожки... Не помню, что-то мне говорил Анатолий Анатольевич. Зарплата его вам известна?

– Примерно, - нехотя ответил Аскольдик.

– Вы извините меня, товарищ Семенюк, за любопытство. Возможно, вам посчастливилось? По займу выиграли? Нет? Тогда, может быть, дача в наследство осталась? Отец решил сделать вам подарок и продал ее за ненадобностью?