И Афанасий Гаврилович с шутливым негодованием обратился к представителю медицины:

– Действительно, чепухой вы занимаетесь, Марк Миронович, в своем институте широкого профиля. Предлагаю актуальнейшую тему. За время воины, да и за последние годы, мы немножко, как говорится, поизносились. По-вашему, тут виновата сердечно-сосудистая система. Лечить ее трудно, легче всего оберегать. Каким путем? Ну, допустим, в служебных кабинетах поставим специальные аппараты-ограничители. Приглашаю я Серафима для серьезного разговора. Усаживаю в кресло, в котором вделаны приборы для измерения давления, пульса. Я тоже сижу в таком же "кресле чуткости". Идет вежливый разговор. Серафим и я спокойны, давление, пульс - все в порядке, и на аппарате горят две зеленые лампочки. В общем, как на светофоре: путь открыт, можешь высказывать Серафиму мало приятные для него вещи. Проходят минуты, он начинает нервничать, давление повышается, пульс частит. На аппарате зажигается другой сигнал, желтый. Внимание, дескать, поосторожней! А я еще не выговорился, угрожаю: поставим, мол, вопрос перед вышестоящими органами, привлечем общественность... Вдруг вспыхивает красная лампочка. Стоп-сигнал! Тормози, дорогой товарищ! Я, конечно, сбавляю басок, но Серафим уже разъярился, начинает меня крестить бюрократом, консерватором. Говорит, что я душитель изобретательской мысли...

– Да что это вы, Афанасий Гаврилович?
– взмолился Поярков.
– Разве я похож на Литовцева?

– Не похож. Тот гораздо тоньше действует. Так вот, - продолжал Набатников.
– Я ведь тоже человек, меня возмущает дикая несправедливость изобретателя Пояркова... Он замечает это по вспыхнувшему желтому глазку, извиняется... Я успокаиваюсь и предлагаю закурить...

– Стоп!
– вмешался Марк Миронович.
– Запрещаю! При повышении давления курить противопоказано. Да и вообще пора бы отказаться от этой дикой привычки.

– Хорошо, придумаем что-нибудь другое. Помните мечту Маяковского? "Выбрать день самый синий, и чтоб на улицах улыбающиеся милиционеры всем в этот день раздавали апельсины"?

Все это были забавные шутки, люди отдыхали после напряженного труда и волнений. Только Медоварову сейчас не до шуток. Он звонил дежурному в НИИАП, чтобы узнать, не пришел ли приказ о назначении нового директора. И здесь Толь Толич мог надеяться на своего благодетеля. Литовцев обещал похлопотать через друзей, чтобы директором НИИАП оказался "свой человек", который никогда не обидит Толь Толича.

Дежурный по институту ответил, что никакой почты из Москвы не было.

– А звонки?
– нетерпеливо спросил Толь Толич.

– Кто-то спрашивал...

– Из Москвы?

– Нет, из райцентра. Слышно было плохо. Некий чудак просил прекратить испытания. Я не в курсе, какой мы заказ посылали в Грузию? Но я выяснил, что тот, кто звонил, не может являться представителем заказчика.

– Мы получаем заказы через управление. Какая-то ошибка.

– Я тоже так полагаю. Но он называл Дерябина. Вообще же думаю, что это мистификация. Ругал нас бюрократами, говорит, что где-то человек замерзает.

– Один человек? Вы это точно помните?

– Абсолютно. Я посоветовал обратиться в местную горноспасательную станцию. Мы же здесь ни при чем?

– Правильно. Мало ли кто мог звонить. Надеюсь, вы не дали ему адреса нашей экспедиции?.. Вот именно, золотко... должна быть бдительность. Вообще это не телефонный разговор, по, сами понимаете... Никому. Товарищи потом разберутся.

Медоваров глушил в себе всякие сомнения, что неожиданный звонок может быть связан с людьми в "Унионе". Замерзает один человек, а куда же другой делся?

Все эти оправдания для успокоения совести необходимы были Толь Толичу, чтобы не думать о последствиях, если вдруг придется спустить "Унион" на землю. Валентин Игнатьевич этого никогда не простит. К тому же все шансы за то, что в "Унионе" никого нет. Прав дежурный. Конечно, мистификация. Так-то оно спокойнее.

Толь Толич снял свою шапочку и вытер ею вспотевший лоб.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Здесь автор рассказывает о дальнейших неприятностях

в "Унионе" и пользуется случаем напомнить читателю,

что все произошло из-за испорченных аккумуляторов.

Неужели мы так и не найдем виновника? И что это-ошибка

или злой умысел?

Судя по всему, проверка действия ускорения на живые организмы закончилась вполне благополучно. Даже такой высокоорганизованный и чувствительный организм, как Яшка-гипертоник, когда были отпущены ремни, нащупал губами у себя в прозрачном колпаке питательную трубку и с удовольствием зачмокал.

Хоть этого и не слышал Тимофей, но видеть, как обезьяна наслаждается каким-нибудь апельсиновым соком или крепким бульоном, было выше его сил.

Никаких особых неприятностей в момент ускорения он не почувствовал, вероятно, потому, что правильно лег, по Яшкиному примеру.

Диск летел уже по инерции. Бабкин решил пройти обратно в кабину. Там все же теплее, можно хоть аккумулятор нагреть. Смекалка подсказала, что если один аккумулятор подключить к нескольким, то от перезарядки он будет нагреваться. Один взять можно, работа радиостанций и приборов не нарушится.

Так Бабкин и сделал. Пластмассовая банка, стойкая к высокой температуре, нагревалась как маленькая печка. Он жадно прильнул к ней, скользя по стенкам окоченевшими руками. Кажется, что и в кабине потеплело. Но это только кажется, будто сидишь в ванне и тело твое согревают ласковые, теплые струи.