– Приобвыкнут, ваше-ство.

– Ну, вот видите. Турки подошли к нашему левому флангу на сто шагов. Видели вы их траншею?

– Видели... Нет, не видели...

– Кто не видел, тому полковой командир покажет. Траншея их может сильно мешать нам, и потому надо их наказать, во-первых, за дерзость, а во-вторых, отвадить их от того напредки.

– Как не надо... надо! Он нонче оттуда прямо к нам стреляет, ваше-ство...

– Ну, вот видите. Для этого я задумал вот что. Отряд, в котором и вы, унтер-офицеры, будете, ночью сегодня с барабанами позади должен пробраться к туркам. Дойти до траншей как можно тише. За двадцать шагов крикнуть "ура", барабанщики забьют тревогу. Броситься в траншею, переколоть, кто попадется под руки, выгнать оттуда турок. Захватить их ружья... За каждое ружье я даю по три рубля сам, слышите?

– Слышим, ваше-ство!

– Вся сила турок в ружье. Они не солдаты. Отнял у него ружье - вред; убил ты его, а ружье им оставил - они и не почешутся. Сейчас же нового найдут... Как только заметите, что турки переходят в наступление и идут на вас большими силами - сейчас же за траншею и залечь за их бруствером с этой стороны. Отнюдь не стрелять - слышите? Когда начальник скомандует, тогда только бить залпами. Наступит их много - отступайте, но толково, медленно, отстреливаясь. Если же долго не будет атаки турок, то траншею их и зарыть можно... Если увидите, что идет табора два на вас, - подавайтесь назад, но тихо, стройно, отстреливаясь по команде, помните, что залпов да еще дружных он страсть не любит.

– Ему залпы за первую неприятность...
– отзывается молодой солдат.

– Ну, то-то... Отступая, забрать не только всех раненых, по и убитых тоже, если будут. Помните, что если вы хотя одного там оставите, лучше мне и на глаза не показывайтесь. И видеть я вас не хочу...

– Зачем оставлять, ваше-ство.

– То-то, христианами +3 будьте... Поняли вы теперь мою мысль?

– Поняли.

– А ну-ка ты, повтори, что нужно делать?
– обратился он к рыжему громадному унтеру, все время точно в рот вскочить к Скобелеву собиравшемуся. Тот повторил; оказывается, понял толково.

– Ну, а ты, что станешь делать, если турки наступать начнут?

И на это последовал удовлетворительный ответ.

– Смотрите же, ребята... Вы должны быть молодцами; докажите, что вы те же молодцы, с которыми я Ловец брал и плевненские редуты.

– Докажем!

– Ну, братцы, может, кто-нибудь что сказать хочет?

– Я, ваше-ство!
– выдвинулся молодой унтер-офицер.

– В чем дело?

– Выходить из траншеи через бруствер прямо нельзя. Турецкое секреты близко, они сейчас и заметят... Лучше мы с флангов выйдем и прокрадемся...

– Молодец! Спасибо за совет...
– поблагодарил его Скобелев...
– Не всегда только так делать можно!

– ...Ну, теперь, г. полковник, покажите им турецкую траншею и всю местность от нашего бруствера до них.

Только осторожно, из амбразуры. А унтер-офицеры потом объяснят солдатам.

– Я в первый раз в жизни вижу такой военный совет, - обратился я к Скобелеву.

– Иначе нельзя с толком делать дело. Я и тридцатого августа точно так же, перед взятием турецких редутов, поступил.

Когда мы шли назад, попался фельдфебель.

– Ну, смотри же... Чтобы все у тебя вышло чисто. Выбери надежных. Дряни с собой не бери.

– Татар позвольте оставить здесь.

Скобелев поморщился. Видимо, это предложение было ему крайне неприятно.

– Да разве ты на них не надеешься?

– Не надеюсь.

– Твое дело, только мне это куда как не нравится.

И действительно - его коробило ужасно...

– Да много их у тебя?

– Человек восемь...

– Ну оставь их... Экая гадость какая, с первого же раза недоверие показывать; а нельзя - дело рискованное, слишком рискованное...

Сегодня в нашей траншее музыка Суздальского полка. Она вместе с полком ходила еще недавно в атаки. Некоторые трубы прострелены - и Скобелев настоял, чтобы они остались такими же; как и пробитые знамена, они не должны меняться на новые...

Совсем темно уже... Мы замечаем, что туман, стоявший несколько дней и столь желательный для дела нынешней ночи, начинает рассеиваться. На небе мелькает несколько робких звезд, месяц прорезывается сквозь серебристый пар.

– Скверно...

– В десять часов нельзя начать... Нужно около двенадцати. Тогда стемнеет наверное.

Кашин, полковой командир, суетится больше всех. Обходят траншею. Солдаты, которые должны идти, уже собраны в трех пунктах. Но еще одиннадцать часов, и очень светло. Туман, как нарочно, рассеялся...

Траншея погружалась в мертвое молчание. В лицах что-то тоскливое, приуныли люди...

И не поверю я, чтобы на душе у кого бы то ни было не было жутко. Скобелеву жутко, всем жутко. "Нужно" - потому и идут.

– Ну, ребята, пора... Смотрите же - молодцами...
– слышится шепот Скобелева.
– Теперь я посмотрю, как выходить лучше, через бруствер или с флангов.