Кресло-кровать, предназначенное для Витьки, было пустым.

Проверив карманы висевшей на спинке стула ветровки, я убедился, что телефон, пистолет и клиппер на месте. Стянув со стула джинсы, которые сегодня выглядели так, словно с них всего пару минут назад срезали магазинную бирку, я начал неторопливо одеваться.

Натянув кроссовки, они тоже были как новенькие, я сделал над собой усилие и все-таки поднялся на ноги.

И вновь мне показалось, что перед лицом у меня промелькнул полупрозрачный, переливающийся тусклыми радужными отсветами объект удлиненной формы.

Я медленно провел ладонью по лицу. Похоже, напряжение вчерашнего дня не прошло даром. Мерцание перед глазами могло оказаться следствием внезапно подскочившего давления. Или чего-нибудь похуже.

Чуть приоткрыв дверь, я услышал доносившиеся с кухни голоса.

– Поверь мне, Вадим, – спокойно, но с непреклонной уверенностью в своей правоте говорил Витька. – Я вовсе не хочу тебя обидеть. Но то, что ты понаписал, – полнейшая чушь. И это еще очень мягко сказано.

– Ну почему? Почему? – Голос Трепищева звучал плаксиво, но при этом, как ни странно, ничуть не менее убежденно, чем голос Витьки. – Чем вам не понравились, например, «Охотники за ушами»?

– Это самая глупая история, которую мне приходилось когда-либо читать или просто слышать. Какие-то магические роботы вылезают из какой-то гробницы и бог знает зачем и почему начинают убивать всех подряд. Никто с ними не может справиться до тех пор, пока вдруг, откуда ни возьмись, не является парочка бравых охотников, промышлявших до этого только добычей ушей беглых каторжников. Хлоп – и роботов не стало. Просто удивительно, что до этого с ними было столько возни.

– И чем плоха история?

– Тем, что она ни о чем.

– Она о магических роботах и охотниках за ушами.

– Этого мало, Вадим! История о металлических уродцах и паре остолопов с автоматами в руках не греет душу.

– А о чем, по-вашему, должен быть роман?

– Откуда мне знать! Ты автор – тебе и решать. Но то, что ты написал, это даже не роман, а набор эпизодов, без начала и конца.

– У Кастанеды, между прочим, то же самое, – с обидой в голосе произнес Трепищев. – Под конец – бам, и – ничего.

– Так то у Кастанеды, – усмехнулся Витька. – А у тебя вся книжка только бам, бам, бам – и больше ничего.

– Мне кажется, Виктор Алексеевич, что вы просто ничего не поняли в моих книгах, – гордо возразил Трепищев.

– Да там и понимать-то нечего, Вадим, – с чувством произнес Витька. – Дребедень, что ты понаписал, не стоит даже бумаги, на которой она напечатана. Меня удивляет только одно: кто и по каким причинам взялся публиковать этот бред? То, что мне довелось прочитать, – это не художественный текст, а, извини меня, словесная каша, да к тому же еще и недоваренная.

– Между прочим, многим людям мои романы нравятся, – с чувством оскорбленного достоинства заявил Трепищев. – Вы посмотрите на тиражи.

– Ты знаешь, Вадим, для меня не новость то, что у нас в стране полным-полно охламонов, у которых не все в порядке с головой. Может быть, их даже больше, чем нормальных, здравомыслящих людей. А для того, чтобы читать твои книги, достаточно только научиться чисто механически складывать буквы в слова – никакой умственной работы при этом не требуется.

Я усмехнулся. Парис получил то, что желал, без каких-либо усилий с моей стороны. Спор между Витькой и Трепищевым, похоже, давно зашел в тупик, поскольку каждая из сторон начала по второму, а может быть, уже и по третьему разу повторять одни и те же аргументы. Обстановка на кухне изрядно накалилась, поэтому я счел своим долгом вмешаться.

В отличие от Витьки я знал: доказывать что-либо Трепищеву не имело смысла. Порою мне казалось, что он просто терял способность слышать, стоило только кому-нибудь произнести пару неодобрительных слов относительно его книжек, которые сам он, судя по всему, считал не просто выдающимися творениями, а прямо-таки образцами жанра, и всерьез рассчитывал приобрести со временем сонм последователей и подражателей. Насчет последнего я, кстати, почти не сомневался. Наверняка найдется немало недорослей, которые, воодушевленные шумным успехом Трепищева, тоже возьмутся за перо и начнут строчить черт знает что, бездумно цепляя слово за слово в пустой надежде на то, что эта аморфная масса каким-то образом сама примет законченную форму. Увы, у творчества иная философия, и здесь количество далеко не всегда переходит в качество.

– О чем спор? – бодрым голосом осведомился я, появившись на кухне.

Витька сидел возле стола, положив локоть на стопку книг в ярких глянцевых переплетах. В другой руке он держал наполненный наполовину стакан пива. Рядом с ним на столе стояли две пивные бутылки – одна уже пустая, другая только початая – и тарелка с бутербродами. Трепищев сидел по другую сторону стола, глядя на моего приятеля с плохо скрытой ненавистью.

В ответ на мой вопрос Витька только безнадежно махнул рукой.