– Эй ты!..

Лицо сержанта стало желтого цвета. Губы полиловели, он едва вышептал:

– Что... Что вы хотите?

– Что-то ваши спасатели не шевелятся, – буркнул Ахмед. – Им надо увидеть кровь, чтобы побыстрее... Ты не бойся! Один выстрел – и все. Не больно. Даже не почувствуешь. Вставай, два шага вперед.

В страшной тишине сержант вскрикнул громко, по-заячьи, упал на колени:

– Не убивайте! Я жить хочу!

Ахмед смотрел с гадливостью:

– Стыдись! Ты же солдат! Ты прошел подготовку...

– Да! Но я прошел высшую школу выживания!.. Меня учили выживать любой ценой!!! Любой!!!

Он верещал в панике, ибо из дула автомата в руках террориста на него смотрела смерть. Оттуда коротко полыхнет огонь, а стальная пуля разнесет ему череп, а это он не проходил. Его учили убивать и выживать, учили убивать много и быстро, но о том, что могут убить и его, говорилось скороговоркой, тут же переводя разговор на то, какие награды ждут по возвращении, о продвижении по службе, а главное – повышенное жалование, походные, двойные за пребывание в чужих водах...

Акбаршах спросил по-английски Валентина:

– Чего это он так?

Валентин объяснил, с трудом подбирая слова:

– Он, как и все американцы... знает, что все американцы произошли от обезьяны. А один американец, который от обезьяны произошел... особенно, тот объяснил, что они и сейчас еще обезьяны, и что не надо душить наши постыдные инстинкты, страсти. Надо жить как обезьяна, что обрела разум...

Юный араб отшатнулся, по красивому лицу пробежала судорога отвращения:

– Быть такого не может!

– Клянусь!

Акбаршах смотрел с недоверием. Ахмед оглянулся на них, отступил на шаг, держа заложников под прицелом. У него даже уши задвигались, словно почуял добычу или замыслил какую-то пакость. Сказал с преувеличенным сомнением:

– Акбаршах прав, кто вас, гяуров, знает. Для вас соврать, что два пальца намочить... Верно, Акбаршах? А мы вот возьмем и проверим. Эй ты!.. Хочешь жить, то возьми и поимей вон ту девку... Ах да, ты ж от страха не сумеешь... Тогда дай ей по роже! Сейчас же, иначе получишь пулю в лоб.

Он передернул затвором. Мигель передвинулся к молодой девушке, она смотрела устало и покорно. Его губы шепнули едва слышно:

– Потерпи...

Размахнулся, пощечина получилась звонкая. Он обернулся, русский и араб переглянулись, араб помялся, русский победно улыбался, а араб сказал сердито:

– Ты ударил слабо. Бей как следует, иначе...

Мигель взглядом попросил у нее прошения, размахнулся, ударил все же не в полную силу, стараясь показать замах богатырским. Ее голова от удара мотнулась в сторону. Нижняя губа лопнула, брызнула кровь.

Он оглянулся на араба. Тот помрачнел, посмотрел на русского, снова на американца:

– Еще разок! Да как следует.

Мигель сцепил зубы, ударил ее в висок. Мэри упала на пол, не двигалась. Похоже, подумал он торопливо, вырубил ее минут на десять-двадцать. А за это время эти дикари чуть утихомирятся, а за это время их выкупят...

Ахмед что-то шепнул Акбаршаху, попятился к дверям. Валентин прикрикнул строго:

– Куда?

– Отлить, командир! У меня мочевой пузырь вот-вот лопнет.

Он с виноватой улыбкой развел руками, показал на захваченных, что сидели тихие как мыши под дулами автоматов.

Валентин бросил резко:

– Дурак! Ты нас застеснялся?

Ахмед почему-то посмотрел на Акбаршаха, указал глазами на пленных:

– Там три женщины...

– Разве это женщины? – изумился Валентин. – Это шлюхи. Разве там есть мужчины? Там трусливые ублюдки. Мочись здесь... Да не в угол, а прямо на американцев. Давай вон на того, больно благородного. Ну-ка, не стесняйся!

Ахмед замялся. Валентин оскалил зубы, не боится ли неустрашимый Ахмед, что американец цапнет зубами. Ахмед снова покосился на Акбаршаха, внезапно сказал зло:

– Да шайтан с вами!

Он подошел к американцу, встал к Валентину и Акбаршаху спиной, расставив ноги. Слышен был скрип расстегиваемой молнии. Потом полилась мощная струя, явно Ахмед терпел долго, а сейчас брызжущая мелкими каплями во все стороны, мощная струя дугой ударила в голову американца, разбрызгивалась, падала на плечи, снова на голову. Американец чуть наклонился, страшась вызвать гнев араба, волосы его слиплись, рубашка промокла.