Я не сводил с него глаз. Самолет низко, едва не задевая лед, пролетел над посадочной площадкой и скрылся за ледяными глыбами. Вдруг я увидел, что он стал набирать высоту. Возникли трудности с посадкой? Потом я догадался: летчик хочет проверить посадочную полосу. Он сделал круг, еще один, а потом опять пошел на снижение.

У меня перехватило дыхание. Вот самолет коснулся поля. Посадка совершена. Самолет остановился. Вижу медленно вращающийся винт, слышу затихающий шум мотора. Прошло несколько минут. Бегоунек, который был дежурным, сообщил, что Вильери, Бьяджи и какой-то иностранец идут к нам.

Ожидая, пока они подойдут, я попросил Чечони поторопиться с приготовлениями к отлету. Наконец они показались. Иностранец, одетый в летную форму, производил приятное впечатление: несколько грубоватое, но открытое лицо, светло-голубые глаза. Я слышал, как Вильери сказал ему по-английски:

– Вот генерал.

Иностранец почтительно козырнул и представился:

– Лейтенант Лундборг.

Я ответил, выразив благодарность от имени всех нас. Но слова показались мне недостаточными, и меня поддержали, чтобы я смог приблизиться к Лундборгу и обнять его. После этого мне снова помогли прилечь.

Лундборг начал говорить (разговор велся по-английски):

– Генерал, я прибыл за вами всеми. Посадочная площадка отличная. За ночь я перевезу всех. Вы должны отправиться первым.

– Это невозможно, - ответил я и указал на Чечони.
– Возьмите первым его, я так решил.

Лундборг сказал:

– Нет, у меня приказ доставить вас первым, потому что вы сможете помочь в поисках остальных ваших товарищей.

Действительно, двумя-тремя днями раньше командование "Читта ди Милано" запросило у меня инструкции насчет поиска пропавшего дирижабля, но я не смог передать их из-за плохой радиосвязи. Я подумал, что слова Лундборга имеют отношение к этому запросу и что летчики хотят воспользоваться для поисков исключительно благоприятными атмосферными условиями, которые были в те дни. Однако, даже будучи убежден в том, что, находясь на борту "Читта ди Милано", я принес бы больше пользы моим товарищам, я не мог допустить и мысли о возвращении на твердую землю первым. Я продолжал упорно настаивать на своем:

– Прошу вас, возьмите первым Чечони. Таково мое решение.

Лундборг ответил:

– Генерал, не настаивайте. Мы доставим вас на нашу воздушную базу, это недалеко отсюда. И я смогу сразу же вернуться за остальными.

И так как я все еще упорствовал, прося, чтобы взяли Чечони, он резко оборвал меня, сказав:

– Нет, сейчас я не могу его взять. Он слишком тяжел. В этом случае мне пришлось бы оставить здесь моего товарища, а этого я сделать не могу. Позже я вернусь один и тогда заберу его. К тому же потребовалось бы слишком много времени, чтобы дотащить его до самолета, а мы не можем ждать. Пойдемте, прошу вас! Через несколько часов я переправлю всех. Поскорее, пожалуйста! Он указал на самолет с вращающимся пропеллером и повторил:

– Прошу вас, поторопитесь!

Я обратился к товарищам. Вильери и Бегоунек уговаривали меня лететь. Бьяджи сказал:

– Лучше, если вы полетите первым. Мы будем тогда спокойнее.

Чечони добавил:

– Летите вы. В случае чего будет хотя бы кому позаботиться о наших семьях.

Я поплелся в палатку, чтобы спросить мнение Трояни.

– Так лучше. Летите вы, - сказал он.

Тогда я решился.

Мне нелегко далось это решение. Мне труднее было решиться на то, чтобы лететь, нежели, чтобы остаться. Но я убедил себя, что мой прямой долг послушаться Лундборга, утверждавшего, что меня ждут для организации поисков двух других групп, и я не мог взять на себя ответственность отказаться от этого. Я должен был лететь.

Дальнейшие события подтвердили, что это столь тягостное для меня решение оказалось спасительным для моих товарищей.

– Оставьте все, что можно. Нам лучше лететь налегке, - заметил Лундборг.

Я снял с себя толстый свитер и вязаный шлем, оставшись с непокрытой головой, стянул тяжелые оленьи унты. Что взять с собой? Ничего, кроме фотографии Марии. А два журнала с текстами радиограмм? Да, их тоже надо взять.

Я обнял трех товарищей, стоявших у палатки. Затем Вильери и Бьяджи подхватили меня, один - за руки, другой - за ноги. Нужно было пройти не больше 150 метров, но нести меня к самолету по ледяным торосам оказалось так тяжело, что время от времени они вынуждены были останавливаться и отдыхать. Под конец мне пришел на помощь товарищ Лундборга - его соотечественник, летчик Шиберг. Уже около самолета я дал последние наставления Вильери:

– Когда мы улетим, доставьте сюда Чечони, чтобы он был готов к отправлению. Затем пусть летят Бегоунек и Трояни, потом вы и последним Бьяджи. В эти немногие оставшиеся часы возьмите командование лагерем на себя.

Меня втащили на борт. Титина, как всегда, была со мной. Самолет развернулся на лыжах с помощью Вильери и Бьяджи и стал против ветра. Мотор заработал сильнее, и машина заскользила по снегу. Я сидел позади Шиберга. Чувствую - взлетаем. Чуть погодя выглянул, чтобы осмотреться. Под нами была ужасная льдина, на которую мы упали месяц назад. Я поискал глазами палатку, но сначала не увидел ее. Мне указал на нее Шиберг. Крохотное пятнышко, кусок грязной ткани, с трудом различимый среди белизны льдов.

У меня сжалось сердце, когда я подумал о моих товарищах, оставшихся на небольшой льдине, затерянной среди множества однообразных льдов. Единственным признаком жизни были белые и красные флажки, гирляндой нанизанные на радиоантенну.

Глядя на все это, я углубился в свои мысли. Ночной холод пронизывал до костей. Колючий ветер обдувал мое заросшее и грязное лицо, создавая непередаваемое ощущение омовения. В памяти живо встали картины катастрофы и последние тревожные часы полета. Сколько событий произошло, как много выстрадано за эти тридцать дней! И вот теперь наша великая эпопея подходит к концу. Шесть человек из красной палатки один за другим вот-вот вернутся в цивилизованный мир.