Редиард Гордон складывает обе руки, ладонь к ладони, и поднимает их вверх:

– Господи, боже мой! Разве не я выдумал Кингстон-Литтля? Разве не я выдумал "Америка для американцев"? Разве не я...

– Вы, вы, вы! Но нам нужно еще крепче. Ведь это война, вторая война. Понимаете?

– Есть, мистер.

– Ну?

– Выпустите на миллионы долларов акций всех четырех трестов в мелких купюрах. На три-четыре миллиона. Самая широкая рассрочка. Верная гарантия дивиденда. Военная сверхприбыль дает сверхдивиденд.

– Ага! Aral

– Каждый рабочий получает акцию. Каждый рабочий хочет войны. Жаждет победы Америки, потому что он акционер и патриот. Америка для американцев, все дивиденды всего земного шара для американцев.

– Вы выдумали настоящий порох, Редиард Гордон. Позвольте выразить вам...

Тут приходит очередь и за Редиардом Гордоном. Он повторяет жест хлебного короля.

– Не надо выражать, мистер. Я выражу все это в прессе.

– Выражайте.

Ундерлип ныряет головой в свою сорочку и оттуда еще раз бормочет:

– Выражайте, мистер Гордон.

Автомобиль с Сэмом останавливается за городом, на пустыре, Сэма ведут к одинокой ферме, находящейся в полуверсте от дороги, среди забранных колючей проволокой полей. Молодцы вталкивают Сэма в ферму, а сами остаются за дверью.

В комнате только один человек - Кингстон-Литтль.

Он сидит на табурете, за большим некрашеным столом, опершись о стол локтями и опустив голову на руки, и глядит прямо на Сэма.

– Сэр, мне ничего не будет?

– Болван!

Вот тебе и тонкое обращение! Собственно, почему он прежде был мистером Сэмом, а теперь стал болваном? Разве он не сделал все, что нужно?

– Потому что вы скисли, мистер Сэм.

– Мистер, я не знал, что это бомба. Если бы я знал, что это бомба. Если бы знал, побей меня бог...

– За то, что вы идиот, вас бог и побьет, уважаемый мистер Сэм. Видали ли вы когда-нибудь настоящие бомбы?

– На войне я видел, мистер, ручные гранаты. Это не то, что та жестянка, которую вы мне дали.

– То-то! Это и не была бомба, мистер Сэм.
– Но она взорвалась, когда я ее бросил.

– Это была хлопушка. Поняли? Хлопушка!

– И она никого не убила?

– Никого.

– Но взрыв, мистер? У меня до сих пор звенит в ушах.

– Потому что вы трус, уважаемый мистер. Все вам показалось со страху.

– Для чего же надо было бросить эту штучку?

– Вы патриот, мистер Сэм, но в политике ни уха, ни рыла не понимаете.

– Ни рыла, мистер.

– Ну, и не суйте нос не в свое дело. Молчите. А если вы кому-нибудь скажете хотя бы одно слово, то... Вы видите, уважаемый?

Кингстон-Литтль вскакивает и сует под нос Сэму блестящее дуло револьвера.

– Видите? Наши ребята живо сфабрикуют из вас покойника.

– Побей меня бог, мистер Литтль. Никому! Ничего! Кингстон-Литтль садится на свое место и прячет револьвер в карман.

– Почему вы еще не экипировались, Сэм?

– Я еще не успел экип... Тьфу!

– Вон там сверток. Переоденьтесь. Вся одежда на вас в клочьях.

– Это от хлопушки?

– Ну да, от хлопушки.

В свертке новенький синий костюм. И кепка тоже.

И даже глаженая рубашка. Сэм живо переодевается и становится таким Сэмом, каким он был в лучшие времена.

– Вам вредно общество. Некоторое время, с месяц, вы должны жить один и забыть о хлопушке. Вот вам еще сто долларов. В версте отсюда - станция пригородной железной дороги. Купите билет, вернитесь в город, найдите сегодня же комнату, и завтра в десять часов утра приходите ко мне. Все.

Кингстон-Литтль кивает головой. Сэм выходит. Молодцов за дверью уже нет. Вдали, на пустыре, стоит автомобиль с шофером.

Сэм нащупывает в кармане нового костюма новенькие бумажки, идет по пыльной дороге к станции. Тревога улеглась в душе Сэма. Раз это была хлопушка, то до остального ему нет никакого дела, тем более что он, черт возьми, выходит-таки в люди.

Но вдруг он вспоминает: взмет пламени, что-то летит вверх и во все стороны, штукатурка сыплется с потолка на плечи, на голову, толчок воздуха опрокидывает его.

Разве от хлопушки это бывает? Что-то начинает вгрызаться в сердце Сэма, точно мышь, настойчиво и упорно.