Шрифт:
"Дурак... идиот... подлая тварь", - без жалости ругал он себя.
– Рейтузики... рейтузики не надо ли кому?
– услышал он пискливый бабий голос.
– А вот рейтузики... теплые... зимние... шерстяные...
"Господи, что же делать?!
– воскликнул мысленно Ленька.
– Пойти домой к маме, все рассказать ей?"
Нет, об этом даже думать было страшно.
Он подошел к решетке набережной... Фонтанка была покрыта грязным льдом. Он представил черную глубокую воду, которая медленно течет и колышется под этим ледяным покровом, и содрогнулся.
...Без всякой цели он бродил часа полтора по окрестным улицам. Было уже темно. Он замерз, проголодался.
На Мучном переулке зашел в маленькую чайную, сел в углу, заказал рисовую кашу, какао, два пирожных.
С мрачной прожорливостью он ел переваренную, темную, как топленое молоко, сладкую кашу, думая о том, что ест он, вероятно, последний раз в жизни. Вдруг он услышал у себя над головой радостный возглас:
– Хо! Кого я вижу?!
У столика стоял и улыбался своей безжизненной нервной улыбкой Волков. Он был в американской желтой кожаной куртке с цигейковым воротником-шалью, на голове его, сдвинутая набекрень, сидела котиковая шапка-чухонка.
– Разбогател? А?
– спросил он, протягивая Леньке руку и показывая глазами на пирожные и прочую снедь.
– Да, - мрачно усмехнулся Ленька, - "газбогател"...
– Что же ты меня обманул, Леша?
– сказал, присаживаясь к столу, Волков.
– Обещал прийти и не пришел. А? Я ждал тебя...
– Мне некогда было, - пробормотал Ленька.
– Работаешь?
– Нет... учусь. То есть учился... Сейчас не учусь уже.
– Выгнали?
– Да, почти выгнали.
– Послушай, Леша, - сказал Волков, заглядывая Леньке в глаза.
– Ты чем-то расстроен? А? Правильно? Угадал? Опять что-нибудь стряслось?
Ленька находился в таком состоянии, что любое, мало-мальски теплое и дружеское сочувствие, даже сочувствие такого человека, как Волков, было ему дорого. Он рассказал Волкову все, что с ним случилось.
– Эх, братец... какой ты, ей-богу, - сказал, усмехнувшись, Волков. Разве можно?.. У этих же марафетчиков такие кнопки, шпенечки. Они нажимают на каком номере нужно, на таком стрелка и останавливается.
– Ну их к чегту!
– хмуро сказал Ленька.
– Правильно, - согласился Волков.
– Послушай, Леша, - сказал он, помолчав и подумав, - ты оба пирожных будешь кушать?
– Бери, ешь, - мрачно кивнул Ленька.
– Мерси...
Волков подхватил грязными пальцами рассыпчатый "наполеон", широко открыл рот и сунул туда сразу половину пирожного.
– Постой, - сказал он, облизывая губы и смахивая с воротника слоеную крошку.
– А сколько ты должен этому - своему патрону?
– Какому патрону?
– Ну, хозяину.
– Много, - вздохнул Ленька.
– Шестьсот восемьдесят лимонов.
– Н-да. Это действительно много. А у тебя сколько имеется?
– А у меня - ни шиша не имеется. Вот все, что на руках - двадцать четыре лимона.
– И занять негде?
– Негде.
Волков доел пирожное, облизал пальцы и сказал:
– Я бы тебя, Леша, выручил охотно, но, видишь ли, я сейчас временно сам на колуне сижу.
– Я и не прошу, - сказал Ленька.
Волков минуту молчал, сдвинув к переносице тонкие брови.
– Погоди... Сейчас придумаем что-нибудь...
Он вытер о бахрому скатерти пальцы, напялил шапку, поднялся.
– Ладно... Идем. Достанем сейчас.
– Где?
– Неважно где. Беру на свою ответственность. Ты рассчитался?
– Да. Заплатил.
Они вышли на улицу. Волков шел уверенно, поглядывая по сторонам.
– А идти далеко?
– спросил Ленька.
– Нет... Тут, совсем близко. Вот хотя бы - в этом доме.
Они свернули под ворота.
– Если спросят, куда идем, - негромко сказал Волков, - говори: в квартиру двадцать семь, к Якову Львовичу. Понял?
Ленька ничего не понял.
– Почему?
– спросил он.
Волков не ответил.
На черной лестнице пахло кошатиной. На площадке мигала покрытая толстым слоем пыли десятисвечовая лампочка.
– А ну, нагибайся, - шепнул, останавливаясь, Волков.
– Что?
– не понял Ленька.
– Ну, быстро! В чехарду играл когда-нибудь?
– Играл.
– Нагибайся же. Черт! Слышишь? Пока никого нет.
Ленька понял.
Он нагнул голову, ладонями уперся в стену. Волков быстро и легко, как цирковой акробат, вскочил ему на плечи. Что-то хрустнуло, на лестнице стало темно, на голову Леньке посыпалась пыль и кусочки штукатурки.