Шрифт:
Он молчал, опустив голову, чувствуя на себе суровый взгляд Стеши и насмешливое любопытство начальника и милиционеров.
– Вы видите, гусь какой!
– сказал начальник.
– Второй день бьемся...
– Лешенька, дорогой, не упрямься, скажи!..
Он молчал уже действительно из одного упрямства.
И тут выступила вперед Стеша.
– Товарищ начальник, - сказала она, - позволь мне с ним один на один поговорить.
– Что ж... говорите, - сказал начальник, показывая глазами на дверцу барьера.
Стеша прошла за перегородку, отвела мальчика к окну, присела на подоконник, положила руки Леньке на плечи.
– Ну, что, казак?
– сказала она тихо.
– Не доплыл?
Ленька угрюмо смотрел на облезлую металлическую пряжку ее кожанки.
– Что же мы делать теперь будем? А?
– Что делать, - пробормотал Ленька.
– Не доплыл - значит, на дно пойду.
– Не выйдет!
– сказала она сурово.
– За уши вытащим. А ну, парень, довольно волынку вертеть. Мамочку только мучаешь. Давай выкладывай начистоту: с кем был, что делал?
– Стеша, - сказал Ленька, чувствуя, что глаза его опять наполняются слезами, - вы что хотите спрашивайте, я на все отвечу, а с кем был - не скажу, товарища не выдам.
– Ну, что ж. Это дело. Товарища выдавать негоже. Но только - какой же это товарищ? Это не товарищ, Лешенька... Тебя бросил, а сам лататы задал...
Ленька дал начальнику показания. Он рассказал все без утайки - и про замок, и про лампочки, и про свои старые грехи, но имени Волкова так и не назвал и потом всю жизнь жалел и ругал себя, что оставил на свободе этого маленького, злобного и бездушного хищника, который ему никогда по-настоящему не нравился и с которым у него даже в раннем детстве не было настоящей дружбы.
Из милиции Леньку отпустили - под поручительство Стеши, взяв с него подписку о невыезде и прочитав предварительно хорошую нотацию.
...Несколько дней он жил дома, ожидая, что с минуты на минуту его вызовут в комиссию по делам несовершеннолетних, будут судить и отправят в тюрьму или в колонию для малолетних преступников.
Он уже подумывал, не стоит ли ему убежать, не дожидаясь суда, - уже изучал украдкой карту РСФСР и других советских республик, выбирая местечко подальше и потеплее, когда однажды утром его застала за этим занятием Стеша.
– Ты куда это?
– спросила она, увидев разостланную на столе и торопливо прикрытую газетным листом карту.
– Никуда, - смутился Ленька.
– Я так просто... Географию повторяю...
– Повторяешь? Нет, уж ты лучше не повторяй...
Она свернула карту в трубку и с решительным видом сунула ее куда-то за шкаф.
– А я тебя, кавалер, поздравить пришла, - сказала она, присаживаясь к столу и доставая из портфеля какую-то бумагу.
– С чем?
– удивился Ленька.
– Вот - на, получай путевку.
– В суд?
– побледнел Ленька.
– Ну вот, уж и испугался. Суда над тобой не будет. Отвоевали мы тебя, казак. А это "путевка в жизнь" называется. Послезавтра утром к девяти часам придешь на Курляндскую, угол Старо-Петергофского... Знаешь, где это? Недалеко от Нарвских ворот, у Обводного... Спросишь Виктора Николаевича.
– Какого Виктора Николаевича? А что там такое?
– А там... Ну, как тебе сказать? Детский дом... интернат... специальная школа для таких, как ты, бесшабашных.
– Я не пойду, - сказал Ленька, насупившись.
– Почему же это ты так решительно: не пойду?
– А потому... потому что я, Стеша, уже не маленький в приютах жить.
– Нет, милый мой, в том-то и дело, что ты еще маленький. Тебе еще знаешь?
– расти и расти. Тебя еще вот надо как...
И маленькими сильными руками Стеша сделала такое движение, как будто выжимала белье.
– Ну как, договорились?
Ленька минуту подумал.
– Ладно, - сказал он.
– Но только, Стеша, вы не думайте, я ведь все равно долго там не пробуду.
– Убежишь?
– Убегу.
– Куда же ты - на Дон или на Кубань думаешь?
Стеша рассмеялась, обняла мальчика и, потрепав его жесткие вихры, сказала:
– Эх, ты - партия номер девятнадцать!.. Никуда ты, голубчик, не побежишь. Глупости это. От хорошего на худое не бегают.
...В среду утром Ленька пришел по указанному в путевке адресу. Это был обыкновенный, ничем не примечательный городской трехэтажный дом. Внизу помещались обувной магазин, кооператив и маленькая частная лавочка. Единственный парадный подъезд был забит досками. Глухие железные ворота, выходившие в переулок, тоже оказались запертыми.