– Это Аннушка. Спрячься!
– сказал Еспер Иваныч торопливо Павлу, показывая ему головой на драпировку.

Павел сначала и не понял его.

– Спрячься, пожалуйста, напугаем ее!
– повторил Еспер Иваныч почти упрашивающим голосом.

Как ни не хотелось Павлу, однако он исполнил желание дяди и спрятался за драпировку.

Анна Гавриловна вошла вся раскрасневшаяся.

– Ой, как устала!
– начала она своим развязным тоном.
– Шла-шла по этим проклятым переулкам, словно и конца им нет!

– Что же извозчика не взяла, ништо тебе!
– сказал ей Еспер Иваныч с укором.

– Не люблю я этих извозчиков!.. Прах его знает - какой чужой мужик, поезжай с ним по всем улицам!
– отшутилась Анна Гавриловна, но в самом деле она не ездила никогда на извозчиках, потому что это казалось ей очень разорительным, а она обыкновенно каждую копейку Еспера Иваныча, особенно когда ей приходилось тратить для самой себя, берегла, как бог знает что.

– А вот за то, что ты побоялась мужика, мы покажем тебе привидение!.. Прекрасный незнакомец, выйди!
– обратился Еспер Иваныч к драпировке.

Павел вышел из-под нее, очень довольный, что засада его наконец кончилась.

– Ай, батюшки, кто это!
– воскликнула Анна Гавриловна, в самом деле испугавшись.

Еспер Иваныч от души смеялся этому.

– Вот не гадано, не думано!
– продолжала Анна Гавриловна, поуспокоившись.
– Давно ли изволили приехать?
– прибавила она, обращаясь с своей доброй улыбкой к Павлу.

– Сегодня, - отвечал тот ей, стараясь насильно улыбнуться.

– А что, - продолжала Анна Гавриловна после некоторого молчания и как бы насмешливым голосом, - не видали ли вы нашей Клеопатры Петровны Фатеевой?

– Видел, - отвечал Павел. Ему показалось, что скрыть это было бы какой-то трусостью с его стороны.

– Слышали, какую она штуку отпустила, - уехала от мужа-то?

– И прекрасно сделала: не век же ей было подставлять ему свою голову! произнес Павел серьезно. Он видел, что Анна Гавриловна относилась к m-me Фатеевой почему-то не совсем приязненно, и хотел в этом случае поспорить с ней.

– Что тут прекрасного-то?
– воскликнула, в свою очередь, Анна Гавриловна.
– Зачем же она обобрала-то его, почесть что ограбила?

– Кто же его обирал?
– спросил сердито Павел.

– Как кто? Этакого слабого человека целую неделю поймя поили, а потом стали дразнить. Господин Постен в глазах при нем почесть что в губы поцеловал Клеопатру Петровну... его и взорвало; он и кинулся с ножом, а тут набрали какой-то сволочи чиновничишков, связали его и стали пужать, что в острог его посадят; за неволю дал вексель, чтобы откупиться только... Так разве благородные господа делают?

Павел грустно и ядовито улыбнулся.

– Не знаю, Анна Гавриловна, - начал он, покачивая головой, - из каких вы источников имеете эти сведения, но только, должно быть, из весьма недостоверных; вероятно - из какой-нибудь кухни или передней.

Анна Гавриловна при этом немного покраснела.

– Действительно, - продолжал Павел докторальным тоном, - он бросился на нее с ножом, а потом, как все дрянные люди в подобных случаях делают, испугался очень этого и дал ей вексель; и она, по-моему, весьма благоразумно сделала, что взяла его; потому что жить долее с таким пьяницей и негодяем недоставало никакого терпения, а оставить его и самой умирать с голоду тоже было бы весьма безрассудно.

– Да этот бы господин Постен и содержал ее и кормил, коли очень ее любит!
– возразила Анна Гавриловна.

– Что любит ее или нет господин Постен - этого я не знаю; это можно говорить только гадательно; но что господин Фатеев погубил ее жизнь и заел весь ее век - это всем известно.

– Так, да, - подтвердил эти слова Павла и Еспер Иваныч.

– Век ее заел!
– воскликнула Анна Гавриловна.
– А кто бы ее и взял без него!.. Приехавши сюда, мы все узнали: княгиня только по доброте своей принимала их, а не очень бы они стоили того. Маменька-то ее все именье в любовников прожила, да и дочка-то, верно, по ней пойдет.

– Опять и это тоже вопрос, - возразил Павел, - что хуже: проживаться ли в любовников или наживаться от них? Первое еще можно объяснить пылким темпераментом, а второе, во всяком случае, значит - продавать себя.

Анна Гавриловна опять немного покраснела; она очень хорошо поняла, что этот намек был прямо на нее сказан. Еспер Иваныч начал уже слушать этот разговор нахмурившись.

– Она там сама делай - что хочет, - начала снова Анна Гавриловна, никто ее не судит, а других, по крайней мере, своим мерзким языком не марай.