Шрифт:
Граф, подобно генералу Трахову, очень любил шампанское и не мог от него отказаться; усталый и мучимый жаждой, он с величайшим наслаждением выпил стакан шампанского, два, три.
– А где Лиза теперь?
– спросил вдруг Янсутский, наклоняясь немного к графу.
– Она в больнице и умирает, - отвечал тот мрачным голосом.
– Эх, обидно, черт возьми!
– воскликнул Янсутский и схватил себя за небольшое число оставшихся волос на голове.
– Отдайте мне ее опять - она у меня опять будет здорова, - прибавил он.
– Ни за что, никогда!..
– сказал решительно и с благородством граф. Теперь уже я ее никуда от себя не пущу.
– Глупо!.. Очень глупо... Я сам, впрочем, скоро в трубу вылечу, если не устрою одной штуки; что ж, ничего! Пожито: хоть и спинушке больно, но погулено довольно!
– говорил несвязно Янсутский.
– Пойдемте на бильярде играть!
– предложил он потом.
Граф мастерски играл на бильярде, о чем Янсутский в опьянении забыл.
– Но по какой цепе мы будем играть?
– спросил Хвостиков невинным голосом.
– По три рубля за партию!
– отвечал Янсутский с обычным ему форсом.
Граф согласился, думая про себя: "Я тебя, каналья, обработаю порядком за все твои гадости и мерзости, которые ты делал против меня!"
Пока таким образом опечаленный отец проводил свое время, Бегушев ожидал его с лихорадочным нетерпением; наконец, часу в девятом уже, он, благодаря лунному свету, увидел въезжавшую на двор свою карету. Бегушев сначала обрадовался, полагая, что возвратился граф, но когда карета, не останавливаясь у крыльца, проехала к сараю, Бегушев не мог понять этого и в одном сюртуке выскочил на мороз.
– Где же граф?
– крикнул он кучеру.
– В гостинице у Тверских ворот остались, - ответил тот.
– А больная, за которой я его послал?
– Больную-с отвезли в больницу.
И кучер назвал больницу.
– Хорошо там ее поместили?
– расспрашивал Бегушев, не чувствовавший даже холода.
– Граф сказывал, что хорошо, и сначала велел было мне дожидаться у гостиницы, а опосля вышли и сказали, чтоб я ехал домой.
– Он пьян, конечно?
Кучер усмехнулся.
– Должно быть, маненько выпивши, - ответил он.
– О скотина, о мерзавец!..
– восклицал Бегушев.
В это время нежданно-негаданно предстала пред ним жидовка.
– Ваше превосходительство, - заговорила она, рыдая, - вы изволили мне сказать, что все заплатите, а мне ничего не заплатили и даму эту увезли.
– Как не заплатили?
– спросил Бегушев.
– Что вы говорите: "не заплатили"? Вам при мне отдали пятьдесят рублей!..
– уличил жидовку кучер.
– Разве пятьдесят рублей она мне должна? Ты пуще это знаешь... Я пойду теперь к губернатору, приведу к нему детей моих и скажу: "Возьмите их у меня! Мне кормить их нечем!.. Меня ограбили!.."
При словах "к губернатору" и "ограбили" Бегушев окончательно вышел из себя.
– Вон отсюда!
– крикнул он так, что жидовка от страха присела на месте.
– Вон!
– крикнул еще громче Бегушев.
Жидовка благим матом побежала со двора.
Возвратясь в комнаты, Бегушев тем же раздраженным голосом приказал лакеям, чтобы они не пускали к нему графа Хвостикова, когда он вернется домой, и пусть бы он на глаза к нему не показывался, пока он сам не позовет его.
Глава VII
Граф Хвостиков воротился домой не очень поздно. С ним случилась ужасная неприятность: он подрался с Янсутским! Произошло это следующим образом: Янсутский проигрывал сряду все партии, так что граф Хвостиков, наконец, усовестился и, объявив, что ему крайняя необходимость ехать в одно место, просил Петра Евстигнеевича расплатиться с ним.
– Сколько же вам следует?
– спросил тот насмешливо.
– Сосчитать легко!.. Сколько мы партий сыграли?
– спросил Хвостиков маркера.
– Тридцать шесть партий, - отвечал тот.
Янсутский вынул бумажник и, точнейшим образом отсчитав восемнадцать рублей, подал их графу, проговоря:
– По полтиннику за партию, будет с вас!
Хвостиков таким образом очутился совершенно в таком же положении, в какое поставлена была им самим поутру жидовка: "В нюже меру мерите, возмерится и вам"{285}.
– Но мы играли по три рубля партию... Я уж не говорю, что некоторые шли на контро, - скромно заметил он вначале.
– А вы смеете играть с пьяным?.. Смеете? Вы знаете, что вас в Титовку за это посадят!
– сказал Янсутский и хотел было уйти.