– Богат!

– Говорят, он очень умный и ученый, что ли?

– А черт его знает, умный ли он и ученый!
– произнес уж с некоторою досадливостью Янсутский.
– Но кто ж тебе говорил все это про него?

– Домна Осиповна, разумеется!.. Кто ж больше!..

Янсутский при этом усмехнулся.

– Значит, это правда, что она с ним сошлась?

– Еще бы не правда!..
– воскликнула дама.
– Вчера была ее горничная Маша у нас. Она сестра моей Кати и все рассказывала, что господин этот каждый вечер бывает у Домны Осиповны, и только та очень удивляется: "Что это, говорит, Маша, гость этот так часто бывает у меня, а никогда тебе ничего не подарит?"

Янсутский снова на это усмехнулся.

– Как же это так случилось? Домна Осиповна всегда себя за такую смиренницу выдавала!
– сказал он.

– Пожалуйста, смиренницу какую нашел!
– произнесла насмешливо его собеседница.
– Она когда и с мужем еще жила, так я не знаю со сколькими кокетничала!..

– Но тогда она это делала, как сама мне говорила, для того, чтобы ревность в муже возбудить и чтобы хоть этим удержать его около себя.

– Ну да, так!.. Для этого только!..
– горячилась дама.
– Кокетничала, потому что самой это приятно было; но главное, досадно, - зачем притворничать? Я как-то посмеялась ей насчет этого Бегушева, она вдруг надулась! "Я вовсе, говорит, не так скоро и ветрено дарю мои привязанности!.." Знаешь, мне хотела этим маленькую шпильку сказать!

– И за дело!.. Зачем же вызывать на такие разговоры, когда кто их сам не начинает...

– Я их теперь и не начну больше никогда с ней!..
– сказала дама и при этом от досады сделала движение рукою, от которого лежавшая на перилах афиша полетела вниз.
– Ах!
– воскликнула при этом дама совершенно детским голосом и очень громко, так что Янсутский вздрогнул даже немного.

– Что такое?
– спросил он.

– Посмотри, я афишу уронила, - продолжала дама, загибая голову вниз, вон она летит и прямо-прямо одному старичку на голову; а он и не чувствует ничего, ха-ха-ха!

И дама, откинувшись на задок кресла, начала хохотать.

– Перестань, Лиза; разве можно так держать себя в театре!
– унимал ее Янсутский.

– Не могу, не могу удержаться!..
– говорила дама.

Янсутский покачал только с неудовольствием головой и, встав со стула, начал поправлять ремень у своей сабли.

– А ты разве не поедешь ко мне ужинать? У меня папа будет и привезет устриц!
– проговорила дама.

– Бог с ним, с твоим папа, и с его устрицами... Мне еще нужно в одном месте быть.

– Так вот что...
– начала дама, и голос ее как бы изменил своей обычной веселости.
– Каретник опять этот являлся: ему восемьсот рублей надобно заплатить.

Что-то вроде кислой гримасы пробежало по лицу Янсутского.

– Заплатил уж я ему, - отвечал он с явной досадой.

– И потом...
– продолжала дама, голос ее все еще оставался каким-то нетвердым, - из магазина от Леон тоже приходили, и ты, пожалуйста, скажи им, чтобы они и не ходили ко мне... я об этих противных деньгах терпеть не могу и разговаривать.

– А вещи когда берешь, это любишь?
– заметил ей ядовито Янсутский.

– Вещи я, конечно, люблю, а потом я хотела тебе сказать, - сердись ты на меня или не сердись, но изволь непременно на нынешнее лето в Петергофе дачу нанять, или за границу уедем... Я этих московских дач видеть не могу.

– Успеем еще это сделать, - отвечал Янсутский, уже уходя.

– Непременно же!
– крикнула ему вслед дама.

В продолжение всего этого разговора генерал с золотым аксельбантом не спускал бинокля с ложи бабочке подобной дамы, и, когда Янсутский ушел от нее, он обратился к стоявшему около него молодому офицеру в адъютантской форме:

– Это madame Мерова, если я не ошибаюсь?

– Да-с!
– отвечал адъютант.

– И в ее ложе, по обыкновению, Янсутский!..
– продолжал генерал.

– Как всегда!
– отвечал с улыбкой адъютант.
– Очень, говорят, она дорого ему стоит!
– прибавил он негромко.

– Дорого?
– полюбопытствовал генерал.

– Тысяч двадцать пять в год!
– объяснил адъютант.

– Ого, сколько!..
– произнес негромко, но заметно одобрительным тоном генерал.

При разъезде Бегушев снова в сенях встретился с Янсутским, который провожал m-me Мерову. Янсутский поспешил взаимно представить их друг другу. Бегушев поклонился m-me Меровой с некоторым недоумением, как бы не понимая, зачем его представляют этой даме, а m-me Мерова кинула только пристальный, но короткий на него взгляд и пошла, безбожнейшим образом волоча длинный хвост своего дорогого платья по грязному полу сеней... От рассеянности ли она это делала или от каких-нибудь мыслей, на минуту забежавших в ее головку, - сказать трудно!

К подъезду первая была подана карета m-me Меровой, запряженная парою серых, в яблоках, жеребцов. M-me Мерова как птичка впорхнула в карету. Ливрейный лакей захлопнул за ней дверцы и вскочил на козлы. Вслед за тем подъехал фаэтон Янсутского - уже на вороных кровных рысаках.

– Кто это именно дама, с которой вы меня познакомили?
– спросил его Бегушев.

– Это одна моя очень хорошая знакомая, - отвечал Янсутский с некоторой лукавой усмешкой.
– Нельзя, знаете, я человек неженатый. Она, впрочем, из очень хорошей здешней фамилии, и больше это можно назвать, что par amour!*. Честь имею кланяться!
– И затем, сев в свой экипаж и приложив руку к фуражке, он крикнул: - В Яхт-клуб!