Крайняя избушка, в которой горел свет, была небольшая и неважная на вид. Аким влез на завалинку и поглядел внутрь избы, что там делается. В горнице за столом, покрытым скатертью, сидела худая женщина и ела ужин из чашки. Аким подумал про женщину, что она старуха, -- для него все люди тогда, кто немного-старше его или больше ростом, были стариками и старухами. Около женщины стояли прислоненными к столу два костыля. "Она, значит, хромолыдка!
– - решил Аким.
– - Сидит одна, венки завивать не ходит, ей не нужно". Он тихо постучал в стекло. Хромая женщина обратила свое лицо к окну, и Аким увидел незнакомые добрые глаза, спокойно глядевшие на него из глубины чужого сердца, словно издали. Женщина взялась за костыли и пошла, опираясь на них намученными руками, чтобы отворить дверь и встретить гостя.

Аким вошел в избу и спросил хромую:

– - Ты тут живешь?

– - Тут, а где же?
– - сказала женщина.
– - Садись ужинать со мной.

– - Наливай в чашку и ложку давай, -- согласился Аким.

Но женщина села обратно на лавку и составила свои костыли.

– - Сам себе налей, -- сказала она.
– - В печке горшок с молочной лапшой стоит, лапша еще теплая... Ты видишь, я хромая. Бери мою чашку и ложку, я наелась. Хлеба себе отрежь, -- сеяного возьми, черный я весь поела.

Аким начал самостоятельно управляться по хозяйству, а женщина молча следила за мальчиком с тем опечаленным терпеливым смирением, которое походило на скромное, но нерушимое счастье.

– - Уж солнце-то давечь зашло, -- сказала хозяйка и спросила у Акима: -- А ты сам-то чей? Куда ты идешь в темное время такое?

– - На шахту иду, -- ответил Аким; он еще не думал, куда ему идти, но сейчас решил тронуться туда; у него дядя работал шахтером около Криндачевки, он письмо прислал оттуда, давно уже, и писал, что шахтеры живут сытно; отец Акима читал письмо вслух, по всем буквам.

– - Уморишься, -- произнесла хромая.
– - И по тебе отец с матерью соскучатся.

– - Отец с матерью привыкнут, а потом забудут, -- говорил Аким, кормясь молочной лапшой из большой чашки.
– - Я им заработки буду присылать, когда деньги скоплю.

– - А ты откуда родом-то?
– - спрашивала женщина, и лицо ее воодушевилось интересом к посторонней жизни, забытым в болезни и одиночестве.

– - Я нездешний, -- рассказал Аким.
– - Я сам с Меловатки.

– - С Меловатки?
– - удивилась хромая женщина.
– - Так от нас туда версты полторы будет ли, нет ли?.. Какой же ты нездешний?

– - Я недальний, -- соглашался Аким.
– - А ты чем больна, ногами?

– - Добро бы одними ногами, -- произнесла женщина, -- а то я всем больна: слабостью... Доедай всю лапшу, не оставляй ничего -- некому есть.

– - Я всю, -- сказал Аким.
– - А кто тебя кормит?

– - Сыновья у меня. Они в разделе живут, из-за снох, а сами добрые и кормят меня хорошо, жаловаться не на что, -- отвечала хозяйка избы.
– - Да мне помирать уже пора.

– - Живи, чего тебе, -- сказал Аким.
– - Харчи есть, в избе покой. У нас хуже.

– - Не к чему жить... Я стара, больна, ходить не могу, побыть со мной некому, у всех своя нужда, чужая душа... Поел, что ль? Пора укладываться, я лампу буду тушить...

Акиму хозяйка велела достать из сундука чистую циновку и ложиться на пол, а потом она задула лампу, с трудом и болью забралась на кровать и утихла на ночь.

И пришлый Аким прижился в чужой избе. Он помогал хромой хозяйке убирать горницу, ходил по воду и приносил солому и хворост на истопку печи. Больной женщине было сподручней и веселей жить с Акимом, и она его не гнала от себя, только говорила, что отец с матерью скучают по Акиму и ему бы пора наведаться домой. Но Аким не хотел: "Домой я успею, -- отвечал он -- у нас земля малодушная -- суглинок, песок, известка -- с нее не наешься. А прошлое лето дождей было мало, ни росы, ни сырости, чем там кормиться? Пускай мою долю родные съедят -- у нас шесть душ, я седьмой, рты большие, а я у тебя буду, тебе ведь скучно, ты хромая, сидишь одна в избе, а теперь я с тобой -- тебе лучше".

Хромая женщина соглашалась с подростком, что с ним ей жить лучше, и поговорить есть с кем, и посмотреть есть на кого.

– - С тобой мое сердце отвлекается от думы и часы скорее идут, -говорила хозяйка.
– - Да ведь ты на шахты скоро уйдешь...

– - Погощу у тебя еще, -- обещал Аким.

Но через два или три дня жизни у хромой хозяйки Аким захотел уйти от нее куда-нибудь в более дальнюю сторону, а сначала наведаться домой -- живы ли там отец с матерью и братья с сестрами, а то бывает, что люди умирают сразу, и сердце Акима заболело от этой мысли. Но ему надо терпеть жизнь на чужой стороне, чтобы дома больше оставалось харчей.

На четвертый день хромая старуха послала Акима прополоть картошку на огороде, который был при дворе за пустой ригой. Аким пошел в огород, и хозяйка вышла туда вслед за ним. Аким стал полоть ненужную траву, зря евшую землю, а хромая стояла в отдалении, опершись на свои костыли, и глядела на мальчика, чтоб не скучать одной в избе.

Хромая женщина, согнувшись вся, бессильно висела на своих костылях, и Аким заметил теперь, что у нее был небольшой горб, нажитый или природный. "На Конька-Горбунка похожа!
– - подумал Аким, вспомнив сказку, которую читала ему сестра Панька.
– - Я работаю, а она стоит, ничего не может. Зря живет. Или нет -- ей тоже нужно жить, раз она родилась. Не нужно -- она бы не рожалась. Кому не нужно жить, того нет".