Петров пил большими глотками. Каждый глоток шел по пищеводу ощутимо, как холодный неразжеванный пельмень.

Жара. Море потело. Солнце превращало сад души в пустошь, проникало внутрь желез и железок, разрушало чудеса гормональной алхимии, нарушало обмен веществ, исцеляло кожу от прыщиков.

Телеграмме Плошкина предшествовало событие само по себе незначительное, которое стало, однако, для Петрова началом ренессанса.

Его самолюбие, дремавшее в густых киселях благонравных, пробудилось вдруг тем холодным июньским вечером от хруста тюльпанов, как от хруста шейных хрящей, оглянулось встревоженно и увидело себя серой цаплей, уставшей стоять на одной ноге.

Тем же вечером айсберги белых ночей сдвинулись с ленинградской моренной гряды и поползли к Югорскому Шару.

Все было так замысловато. Все было так просто. Отчаянная воля Петрова к самоуважению получила неожиданную поддержку в лице аспиранта Пучкова Кости.

Заведующая отделом привела длинного прыщавого парня с огненным взглядом. Парень сжимал и разжимал кулаки, запаленно дышал, одергивал мятый вельветовый пиджак и тянулся к Петрову нижней челюстью, словно хотел его укусить. Шея у парня была жилистая, будто курья нога.

– Полюбуйтесь, - сказала завотделом Лидия Алексеевна Яркина. Аспирант. Пучков Костя. К вам просится.

У Петрова никогда не было аспирантов. Праздники вызывали у молодых людей, умных, энергичных, гастрономические ассоциации и танцевальные ритмы, в лучшем случае - минутное умиление, как щенки беспородных собак и желтенькие цыплята, толкущиеся в решете.

– И диплом у него о праздниках, - сказала Лидия Алексеевна.
– Что-то он там такое наворотил. Наверное, как и вы, тоже боится женщин.

Костя Пучков смутился. Его прыщи заалели свежими ранами.

– Да, - сказал он.
– Именно. Вся человеческая жизнь проходит сначала в ожидании праздника, потом в воспоминаниях о нем. Если он, конечно, был. Может, у вас не так?

– Пожалуй что так, - ответила Лидия Алексеевна; близоруко щурясь, она разглядывала свои красивые руки. Она их любила.

– По-вашему, праздник - синоним счастья?
– спросил Петров.

Костя кивнул:

– У детей.
– Шея его напряглась, казалось, вот она втянет его голову в жерло пиджака и вытолкнет ее оттуда со страшной силой и грохотом, как раскаленное ядро. И оно взорвется и все разрушит.
– Нужно усилить роль массовых детских праздников в формировании личности. Для ребят праздник модель их безусловно счастливого будущего. Вообще праздник есть модель социально-этической композиции общества. Модель социальной мечты.
– Костя Пучков помолчал устрашающе и добавил: - И побед...
– И сел на скрипучий стул посреди комнаты.

– Беру, - сказал Петров.

Других сотрудников в комнате не было, они толклись в коридоре, в буфете и в библиотеке.

Лидия Алексеевна крутила на пальце кольцо с голубым скарабеем. Глаза у нее тоже были голубые. И серьги. Петров уселся перед ее столом, закинул ногу на ногу.

– В детстве мы тоже мечтали о крупном. О плантациях кок-сагыза. О спасении Сакко и Ванцетти...

Все голубое у Лидии Алексеевны нацелилось на Петрова.

– Я мечтала о шелковом платье. Я младше вас. Позволено мне будет заметить, что и вы мечтали о другом. Думаю - о красавице. О красавице с высокой грудью. И боялись.

– Правильно, - сказал Петров.
– О кок-сагызе я недавно прочитал.
– Он повернулся к Косте Пучкову.
– А ты о чем мечтаешь?

– У меня вторая гормональная перестройка, черт бы ее побрал, - сказал Костя.

– Потерпи.

– Почитать бы вашу работу. Говорят, в ней тысяча страниц. Моя дипломная представляется мне интересной, но легковесной - зерен мудрости не хватает.

– В четверг я тебе принесу.

Костя встал, выпрямился. Все его члены наглядно взаимодействовали. Костя напоминал экскаватор с пневмоприводом.

Из института Петров ушел рано. Шагал, насвистывая. И вдруг завернул в "Европейскую" гостиницу на "шведский стол". Кое-кто из его коллег-жизнелюбов туда захаживал.

Петров и ел как бы насвистывая, и глядел на обедающих тоже как бы с посвистом, думал: вот они удивляются - с чего бы это среди них один такой радостный? Может, "Жигули" выиграл?

"Нет, голубчики, - говорил Петров.
– Трагическое преобразуется либо в униженность, либо в гордость. И то и другое может лечь в основу праздника. Смикитили? Это вам не лампочку пережженную выкрутить. Такие тут бывают пертурбации, технократы вы прямоточные, что лампочкой не осветить".

Женщин красивых или притягательных на "шведском столе" не было. Были две девушки в тусклых джинсах, с тусклыми волосами. Наверное, продавщицы из "Гостиного двора".

"Эмансипировались, душки, и никакой радости от обеда за четыре рубля. А на эти деньги семью накормить можно. Деловые шибко... А, пошли они..."

Одна девушка, наиболее тусклая, посмотрела на часы и встала.

Уходя, сказала подруге:

– Будь.

– Буду, - подруга кивнула.

"Быть как природа, - подумал Петров.
– Как грибы опята. Они будут. Они грядут. Нет, почему грядут - они есть всегда". Кто такие "они", Петров представлял плохо, но настроение его испортилось.