Вечер получился совсем не такой, как хотелось Брянцеву. Когда он зашел к Елене, Дубровин уже был у нее. Потешный старик, не снявший даже в комнате берета по той простой причине, что скрывал лысину, оживленно рассказывал какую-то веселенькую историю своих студенческих лет.

Он оказался неисчерпаемым. Не обращая никакого внимания на Брянцева, который курил папиросу за папиросой, он продолжал без труда вытаскивать из кладовой памяти все новые и новые эпизоды. Рассказывал их по старинке, не торопясь к развязке, уснащая множеством необязательных, хотя и любопытных подробностей.

В другую пору и при другом настроении такая ситуация могла бы показаться Брянцеву забавной, а сейчас он бесился и с нетерпением ждал, когда Дубровин уйдет.

Только получилось все наоборот. Едва Елена вышла из комнаты, чтобы купить талон для разговора с сыном и матерью, Дубровин без обиняков сказал Брянцеву:

— Алексей Алексеевич, вы же воспитанный человек. У меня к Елене Евгеньевне самые высокие и самые платонические чувства, но мне хочется побыть с ней наедине. Задушевные беседы втроем не получаются. Будьте джентльменом, исчезните.

Брянцев поклонился и тотчас вышел, чтобы встретить Елену и договориться, как им отделаться от навязчивого собеседника. Но она не сочла это удобным. А поговорить? Что ж, придется в другой раз. У них все впереди…

Брянцева больно уязвила ее ирония, но он все же не оставил надежды поговорить с Еленой. Долго вышагивал перед гостиницей и каждый раз, когда проходил мимо окна, на котором красовался просвечиваемый огнем настольной лампы букет гладиолусов, слышал вдруг опротивевший ему голос человека, разрешавшего себе в силу почтенного возраста не считаться с некоторыми условностями. В конце концов он потерял терпение и ушел в общежитие на свое ложе пыток, попросив дежурную заказать ему такси на четыре утра.

В аэропорту, томимый предчувствием надвигающейся катастрофы и стараясь ее предотвратить, он понял, что так уезжать нельзя, что надо что-то сделать срочно, сейчас же. Позвонить? Но в кармане монетки не оказалось, и его никто не мог выручить. Когда же объявили посадку в самолет, он забежал на телеграф и написал на бланке первые пришедшие на ум слова: «Родная моя, сводит ума неопределенность встречи тчк Телеграфируй хоть что-нибудь тчк Очень люблю очень целую очень жду».

Пожилая телеграфистка, протягивая ему квитанцию, наставительно сказала:

— Закусывать поплотнее надо, дорогой, товарищ. 

Дни, небогатые событиями, очень похожи один на другой. Трудно восстановить в памяти, чем отличалась минувшая среда от четверга, а пятница — от понедельника. Но этот день Брянцеву запомнился надолго. Он начался неожиданностями и неожиданностями закончился.

Первым в кабинете появился Целин с торжественно-загадочным выражением лица.

«Что-то новое принес. И очень интересное, — подумал Брянцев, делая вид, что углубился в бумаги. — Пусть сам начнет, а то привык, что одно его появление вызывает интерес».

Целин покружил по кабинету, приглядываясь к Брянцеву, — изучал настроение, ждал привычных вопросов: что нового, как дела? Но терпения у него хватило не больше, чем на три минуты.

— Собираюсь вас в одну авантюру втравить, — сказал он, усаживаясь в кресло.

— Еще из этой не выпутались.

— А как бы вы хотели? В творческом коллективе ступенчатости быть не может, — горячо возразил Целин. — По-вашему, значит, сначала нужно одну проблему решить, потом другую? А если проблем множество?

Брянцеву было не до проблем. Пошел девятый день, как он вернулся из Симферополя, а от Елены ни звука, и это безмерно угнетало его.

— Так что же — проблема или авантюра? — с полным безразличием осведомился он.

— Авантюрная проблема. Но со смыслом. И — вопреки многим установившимся представлениям.

— О, это уже интересно! — оживился Брянцев и отодвинул папку с бумагами. — Слушаю вас.

Однако Целин не торопился. Сердито посапывал, оглядывался по сторонам, словно проверяя, не подслушивает ли их кто, и начал говорить лишь тогда, когда увидел, что Брянцев теряет терпение.

— Я тут одну шину запустил на стендовые испытания. На принципиально новой основе.

— Без резины, что ли? — язвительно спросил Брянцев, раздраженный медлительностью Целина.

Целин сразу помрачнел.

— Ну, ну, — подбодрил его Брянцев. Однако Целину не очень хотелось раскрывать свои карты до завершения эксперимента, а теперь и подавно прошло всякое желание.

— Опять секретничаете? Дорого нам обошлись ваши секреты, Илья Михайлович! Ярославцы давно испытали бы ИРИС-1, если бы знали его состав.