— Товарищи, вы лучше других должны знать, что любые персональные дела прежде всего рассматриваются первичной партийной организацией. Что же мы будем устраивать тут спектакль?

Брянцев ловил на себе любопытные взгляды и ничего не понимал, кроме того, что ему нанесен удар. Но кем? Какой?

Когда счетная комиссия стала подсчитывать голоса, а участники партийной конференции смотрели кинофильм, Брянцев отыскал в фойе Тулупова. Секретарь райкома взял его под руку, и они долго ходили по коридорам Дворца культуры, отыскивая свободную комнату. Как на грех, в студии изобразительного искусства шли занятия, из-за двери другой комнаты доносилось нестройное пение, в спортзале было шумно. Наконец-таки нашли беспризорную комнатушку. Заперев дверь, Тулупов отдал Брянцеву фотографии.

— Для будущего семейного альбома, — мрачно пошутил он.

У входа в симферопольскую гостиницу он и Елена целуются. В ялтинском порту он преподносит Елене гладиолусы. Они с Еленой в ресторане. Под этой фотографией надпись: «Директор шинного завода испытывает свои шины». К фотографии прикреплено скрепкой письмо. Посмотрел первые строчки. «Родной мой, единственный, произошли большие события…» Заглянул в конец письма: «Несмотря ни на что, у меня такое чувство, будто я нашла дело по сердцу. «Не поздно ли?» — скажешь ты. По-моему, найти себя никогда не поздно».

— Ну? — спросил Тулупов.

Брянцев беспомощно развел руками.

— Вот что, Алексей Алексеевич, я вам мораль читать не собираюсь. В письмо я заглянул и понял, что, во-первых, это давно, во-вторых, — прочно. Ошибся?

— Нет…

— Что думаете делать?

Брянцев рассказал о семейных событиях. Помолчав, добавил:

— Жена скоро уедет, и, случись это позже, было б в пустой след.

— А теперь станут говорить, что жена ушла потому, что муж уличен в измене. И тут уж не переубедишь. Руководителю мало быть правым, надо еще и казаться правым.

— Все это верно, — согласился Брянцев. Сам он не подумал, что события могут повернуться так. — Но кто организовал слежку?

— Угадывается рука Карыгина. Знаете, что мне нефтяники сказали? У них фотографом работает племянник Карыгина Харахардин. Две недели назад он как взбесился. Дайте ему срочную командировку в Ялту собрать материалы об отдыхе курортников на взморье. Не дали. Так он за свой счет рванул.

— Хара-хар-дин? — Брянцев напряг память. — Стоп, стоп, знакомая фамилия. Так это он письмо умудрился получить для Карыгина. Все закономерно. Скорпионьи повадки.

Закурили. Кто-то рванул дверь, постучал, но они не отозвались.

— М-да, совсем измельчал Карыгин, — с брезгливой усмешкой проговорил Тулупов. — Любопытно получается. Умный, казалось бы, мужик, а совершенно потерял ощущение времени. Не учитывает, что выстрел, который раньше разил наповал, теперь может только ранить. Но рана, приходится признать, рваная, так просто не заштопаешь. Надо же додуматься: по рядам пустить в расчете на широкую огласку. У самого же алиби — на глазах торчит.

— А для чего штопать, Юрий Павлович? — устало спросил Брянцев.

— Чтобы вы могли остаться на посту. Далеко не всегда новая метла чисто метет, и я лично против привлечения варягов. Директор должен вырастать из коллектива завода, знать его досконально. Вот на вас затрачено пятнадцать лет, и заменить вас — значит нанести материальный ущерб заводу. А потом кто будет расхлебывать кашу, которую вы заварили с антистарителем? А с «чертовым колесом»? Кстати, оно еще вертится?

— Вертится.

— Ну вот. Кто все это будет доводить до победного конца? Кто? Да я трупом лягу, чтобы вы на заводе остались. Так что — никаких демобилизационных настроений. Ну, а что положено — получите сполна. Тут уж не взыщите… 

Две недели ездил Целин по заводам, и, когда вернулся, «чертово колесо» все еще мчалось по поверхности маховика. Сотрудники испытательной станции смотрели на эту шину с суеверным страхом — ничего подобного они до сих пор не видели. Шесть, семь, максимум семь с половиной суток выдерживали обычные шины на стенде. Потом они начинали разрушаться, их снимали, и эксперимент считали законченным. Люди понимали, что шина, которая прошла на стенде в четыре раза больше нормы, на дороге столько не пройдет — тут точного соотношения нет. Но понимали также, что ходимость ее намного превысит ходимость серийной. На сколько — стендовые испытания ответа не дают.

О появлении Целина тотчас доложили начальнику испытательного цеха, молодому инженеру, и тот долго тряс руку Илье Михайловичу, поздравляя с неожиданными результатами.

Всякому, кто встречал его в этот день, бросались в глаза происшедшие в нем изменения. Это был уже не тот Целин, с замедленными движениями, с грустно-задумчивым взглядом. Он быстро двигался, браво разговаривал и смотрел орлом. Даже галстук был на нем какой-то сверхпраздничный — яркий и пестрый, для молодых и франтоватых.