— Y el Рuеblo de Piedra… И Каменные Люди собрались вокруг этой большой слезы… Все было там: и про любовь Земли и Солнца, и про сестру и повивальную бабку Луну, и даже про Каменных Людей.

Хотел бы я увидеть себя со стороны той ночью, когда я ловил каждое слово его простой сказки, той самой сказки, рассказанной напевным, ритмичным речитативом.

— Y ahi ardio сото una еstrella саida… И вот она загорелась, словно падающая звезда. Но Каменные Люди не могли удержать эту большую слезу, и огонь растекся по поверхности Земли. Он бежал по долинам, по руслам рек, разыскивая пути вниз, к самым глубоким недрам Земли; и там он будет гореть долгие-долгие века…

Так звучит сказка в детской. Он сидел у огня, подтянув к себе ноги, сцепив пальцы и поставив локти на колени. Время от времени он обводил взглядом посеребренную лунным светом долину, костер, мое лицо.

— Y lа Tierra tеmblо… И Земля вся дрожала, когда рождалась жизнь. И вот появился человек из океана и встал на вершине мира; Дети Солнца вышли из вод своей матери, Земли. И на поверхности, и в расщелинах скал, и в долинах, вдоль рек, где бежала и остывала большая слеза, они находили мягкие камни, похожие на Солнце, и это было золото.

Он говорил, а я наблюдал, как он говорит.

— А еще они находили другие камни, помнившие, как Солнце уронило слезу, и с помощью этих камней Дети Солнца и Земли создавали огонь и согревали им себя, когда Земля прятала лицо в ночную тень. Огонь — это дар гордого отца своим детям, и дети жили в его золотом свете и поднимали к нему глаза с благодарностью. А Солнце и Земля продолжали творить жизнь, потому что они страстно любили друг друга. И Дети Солнца и Земли любили свою мать и поклонялись отцу, и жили в Раю, который родители создали для них.

— Золото осталось напоминанием о той древней любви Солнца к Земле. Золото было на Земле, и оно было похоже на Солнце, и Дети Солнца, жившие здесь, — он посмотрел на серебристые цепи гор, образовавшие горизонт, — собирали золото и покрывали им священные изделия, украшали святилища.

— Но нашлись и другие, жадно собиравшие эти слезы любви Солнца, — не из-за их красоты, а из-за редкости. Они тоже были Детьми Солнца, но они не называли себя Детьми Солнца; они называли себя детьми бога. Они пришли, чтобы присвоить эту землю и ее золото себе и своему отцу, и Дети Солнца взяли то, что осталось от древней любви Солнца к Земле, и ушли в то место, которое называлось Вилкабамба. И там они исчезли.

— Вот как появились на Земле огонь и золото, и вот как люди использовали их. И говорят, dicen que, что Золото инков находится в Вилкабамбе.

Я спросил его, где он слышал эту сказку. Он ответил, что всегда знал ее. Превосходный ответ. Он сказал, что это очень древняя сказка. «Да, я знаю, — сказал я. — Я ее рассказывал».

Мы еще долго могли бы обсуждать ее и мой опыт в каньоне Шелли, когда эта же сказка слагалась для того, чтобы достичь… чего? Генетической памяти? Памяти предков? Чего-то такого, что можно рассказать, но нельзя знать. Но беседа не состоялась, потому что я чувствовал себя плохо. Я поблагодарил его за сказку, за красивое се изложение, сказал что-то об «удивительных старых сказках», и вот я в своей палатке, в спальном мешке, мой фонарик свисает с растяжки, и я пишу все это, и у меня такое чувство, что я пишу во сне.

Я оказался в стране туманов. Я проснулся очень рано, вылез из палатки, и меня тут же окатил густой холодный пар, садившийся росой на лицо, на все открытое тело. Наш высотный лагерь был просто пропитан им. Нейлоновая поверхность палатки казалась зернистой от конденсированной воды; я щелкнул пальцем по натянутому тенту, и капельки запрыгали и покатились вниз. Я вылил чистую воду из фляги в котелок и поставил его на огонь, чтобы приготовить кофе, а сам спустился ниже по склону и сквозь туманную изморось попытался разглядеть руины внизу. Я едва мог различить там стены, почти сохранившиеся сооружения, лестничные марши, каскады ритуальных купален, ступеньки террас, исчезавшие внизу во мгле, — целый гранитный город, плывущий как призрак в рассветном тумане Анд.

Где-то там внизу был мой товарищ. Он и в этот раз вежливо отклонил мое предложение спать в одной палатке. Он провел ночь в руинах. Размышляя о том, каково ему там в холоде, я тем временем собрал палатку и упаковал все, кроме еды для завтрака. Вода медленно закипает на высоте, поэтому я натянул через голову свой альпаковый свитер и присел на корточки возле примуса, пытаясь согреть руки над котелком. Я представлял себе его ночлег; я вспоминал свои бесчисленные ночевки, проведенные в полу-укрытии среди развалин, в неглубоких пещерах, во мраке и тишине, когда ожидаешь звука и прислушиваешься к игре собственных чувств и воображения. Я достал дневник. Из-за сводившего пальцы холода запись получалась кривой и неразборчивой.

Очертания комнат, огромные открытые звездам залы, безукоризненные стены, сложенные из пятнистого гранита; храмы, наблюдательные посты, поселения, сооруженные около тысячи лет назад, — все построено на вечные века. Все это сегодня загадочно, непостижимо: Саксайхуаман, Корихуайрачина, Сайякмарка, Пуйюпа-тамарка, Мачу Пикчу, Виткос… и Вилкабамба? Остатки духа, души, разума людей, которые населяли эти места на Земле. И я скитаюсь по поверхности этой земли, по ее изгибам и впадинам, я наблюдаю эти знаки, и я понял, что существует некий путь, некая возможность обитать в этом пространстве, жить им.