Шрифт:
– Никоим образом, – здесь следовало щелкнуть каблуками, и Руперт щелкнул. – Отменить приказ адмирала может лишь лицо вышестоящее, коим вы никоим образом не являетесь. Я вынужден откланяться.
– Что я могу для вас сделать? – влез в разговор Вернер фок Бермессер.
– Одолжите мне подзорную трубу и передайте моей бабушке, что я намерен и впредь следовать ее советам.
– С величайшим удовольствием, – какая смесь заискивания и уверенности, какая изумительно подлая смесь. – Могу я узнать, какой именно совет герцогини Штарквинд вы имеете в виду?
– Она настоятельно рекомендовала мне не пятнать фамильную честь, пожимая недостойные руки. Прошу меня простить, меня ждет адмирал.
Он прыгнул в вельбот, не глядя, как был, со шпагой и в шляпе. Злость не подвела, матросам не пришлось выуживать адъютанта адмирала из воды на глазах изовравшихся интриганов, и все же для Олафа было бы лучше, если б Руперт фок Фельсенбург добрался до бабушки раньше, чем Бермессер до кесаря.
– Навались... Левая пошла...
Который может быть час? Далеко за полдень, а верней – часа три-четыре. Они должны продержаться, а ночью стрельба потеряет смысл. Ночью ветер станет попутным, может стать, хотя сегодня ветры положительно сошли с ума...
– Шварцготвурм! [61] – выругался Зюсс. – Опять! Заворачивай!
Именно что опять. Кэцхен! Третья или четвертая. Проклятые шквалы разрывали строй, дико завывая в снастях, вытаскивали корабли из линии, так и норовили столкнуть соседей, но если для линеала кэцхен была неприятностью, шлюпке она несла верную смерть.
Вельбот вспугнутой кошкой шарахнулся от сверкающей полосы. Матросы гребли как бешеные, а Руппи мог лишь не мешать. И еще смотреть. Он никогда не видел кэцхен так близко, и как же она была хороша! Тяжелая, мерно вздымающаяся вода словно замирала, обращаясь в обсидиановое зеркало, а потом бросалась ввысь, целуя убегающий ветер. Кэцхен словно ножом рассекала облачную кошму, серебристый весенний свет обнимался с белой пеной, бриллиантовой россыпью рассыпались брызги, казалось, над осенним морем летит солнечная вуаль, а в плеске волн чудится звон хрустальных колокольчиков, дальних, манящих, недостижимых...
61
Дриксенское ругательство.
– Пронесло, – выдохнул Рыжий, – не иначе святой Адриан уберег.
– Вернемся, – откликнулся Заячья Губа, – все наградные на храм отдам. Как есть, все!
– Смотри, не забудь...
– Крабья теща, ну и чесанули же мы!
– Тут чесанешь!
Руппи огляделся: не так уж они и чесанули. Когда налетела кэцхен, они были возле «Фридриха Железного», теперь их прикрывало «Морское сердце», изрядно потрепанное шквалом и фрошерами. Судно медленно выправлялось, в трубу было видно, как в море летят обломки снастей. Гулко ухнули пушки. Увы, чужие, при таком крене канониры «Сердца» были бессильны...
– Выправляется, – не очень уверенно произнес загребной.
– Разумеется, выправляется, – начал Руппи и замолчал, потому что увидел вывалившийся из линии корабль. Потерявший бизань-мачту и почти все паруса, он беспомощно дрейфовал по ветру, все больше удаляясь от строя и оставляя корму идущего впереди неприкрытой. И этим идущим впереди был флагман!
Фальшборт был пробит в нескольких местах, на грот-мачте снесло почти все, что там оставалось, сама мачта угрожающе качалась, волны то и дело захлестывали порты нижней палубы, но пушки все равно били. А что еще оставалось?
«Святой Эберхард» отвалился, в линии зияла дыра, в которую и бросились оба противника «Эбби». Дальний пошел наперерез «Гордости Эйнрехта», ближний, прибавив парусов, догонял «Ноордкроне». Йозев Канмахер не успел стать адмиралом, но намерения фрошера он разгадал. Линеал с котообразной тварью на носу собирался зайти с кормы и расстрелять беззащитную мишень в упор. Зепп, как завороженный, смотрел на оскалившуюся зубастую башку, позабыв обо всем на свете. Даже о «Франциске», а ударил именно он.
Треск ломающейся древесины, щелканье рвущихся снастей, водопад обломков...
– Фок-мачта!
– Фок-стеньга сломалась!
– Руль не слушается!
– Огонь!
Нижняя палуба замешкалась, верхняя рявкнула огнем вразнобой, но батареи второй палубы били ровно и спокойно, с той частотой, с какой позволяли орудия. Значит, Ойленбах жив и ведет бой.
– Ну, Адольф, что там с мачтой?
– Ванты держат... Все рухнуло за правый борт, мы почти на якоре, Олаф.
– Рубите!
– Рубим, – фок Шнееталь схватился за рупор. – Цельтесь выше! – шаутбенахт не говорил, а хрипел. – Бей по мачтам!
Кто-то не услышал или не понял, добрая половина орудий бухнула быстро, но бесполезно, у остальных прислуга замешкалась, вытаскивая клинья и меняя прицел. Чугунный град прошелся по парусам и мачтам «Франциска»; разломился на части, рухнул вниз грот-марса-рей, превратились в лохмотья паруса фок-мачты.
– Заряжай!
– Быстрее!
Канониры Ойленбаха делали невозможное, быстрей заряжать не смог бы никто, но строй фрошеров был плотнее, а артиллеристы не уступали дриксенским, по крайней мере флагманские.