Окно занавесили портьерой красного бархата, в тон обивке софы. Второй портьерой отделили нишу, в которой стояли два деревянных стула. Там они переодевались.

Лестницу на третий этаж и коридор второго разделяла дверь. Ее можно было бы закрывать на простой крючок, но Додж поставил на дверь крепкий засов, который гарантировал, что им никто не помешает, и врезал в дверь замок, ключи от которого были только у него и у Кимберли. Они никого не хотели видеть в своем любовном гнездышке, даже в их отсутствие.

Никто, кроме служанки, не догадывался о том, что они приспособили третий этаж для своих нужд. Если гувернантка, миссис Джимбел, о чем-то и задумывалась, то держала свои подозрения при себе.

Конечно, зимой на третьем этаже, по существу, на чердаке, было холодно, летом — жарко, но особого внимания на температуру воздуха они не обращали. Третий этаж полностью удовлетворял их основному требованию: там им никто не мешал.

Как-то в марте, когда еще стояла холодная погода, Додж решил согреть Кимберли легкой разминкой. Она разделась догола, руки ее за спиной сковывали наручники, шею обтягивала веревочная петля. Додж стоял посреди комнаты, держа в левой руке конец веревочной петли, а в правой — кнут. Кимберли бегала по кругу.

Не просто бегала, но высоко подбрасывала колени. Ее груди болтались из стороны в сторону, чего ему и хотелось. Если она недостаточно высоко поднимала колени или замедляла бег, Додж вытягивал ее по заднице кнутом.

Кимберли отмеряла круг за кругом, пока ее тело не заблестело от пота. Воздух с шумом вырывался из ее груди.

Она бросила курить. Но сколько Кимберли ни мылась, запах табака не отлеплялся от ее тела, а у Доджа был обостренный нюх. Если он улавливал запах табачного дыма в ее дыхании, тут же брался за хлыст, причем не сдерживал силы удара.

Кимберли похудела на семнадцать фунтов и заверила Доджа, что это не предел. Чтобы не набирать вес, она ограничивала себя в еде и в спиртном. Много ходила пешком, увлеклась верховой ездой. Додж принес на третий этаж весы, и каждый раз, раздевшись, Кимберли взвешивалась, зная, что он высечет ее, если она набрала лишний фунт. Они также поставили на третьем этаже большое зеркало, чтобы Кимберли могла видеть, как меняется к лучшему ее фигура. И действительно, Кимберли становилась стройной, как молоденькая девушка.

— Достаточно. — Додж разомкнул наручники и положил их на кресло. — Возьми полотенце и вытрись.

Когда пришла весна и согрела Англию, на Лондон начали падать самолеты-снаряды. Это было страшное оружие. Пилоты немецких бомбардировщиков получали приказ бомбить тот или иной объект. Перед самолетами-снарядами такая задача не ставилась. Они просто падали на Лондон. И летели быстрее любого боевого самолета. Англичане, правда, научились сбивать их с курса и направлять на окрестные поля. Многие уничтожались огнем зениток, но хватало и тех, что достигали цели.

Как-то ночью, когда Джек и Сесили лежали в постели, один из таких снарядов взорвался так близко от их отеля, что в спальне зазвенели стекла. Сесили задрожала всем телом и прижалась к Джеку.

Поначалу он подумал, что она прижимается к нему из страха, но потом Сесили зашептала, и Джек понял, что причина в другом.

— Наше время истекает, Джек. Война скоро закончится, и ты уедешь домой.

Он уже думал об этом. Прикидывал, а не слетать ли ему в Бостон и не развестись ли с Кимберли, чтобы потом жениться на Сесили.

Но Джек знал, что из этого ничего не выйдет. Во-первых, встал бы вопрос о детях. И право опеки наверняка получила бы Кимберли. Кроме того, он не мог не отдавать себе отчета в том, что Сесили — простенькая толстушка. Она родила бы ему детей (в этом он не сомневался, ей только тридцать четыре года), окружила бы его любовью и заботой. Но она никак не встраивалась в те планы, которые он намеревался реализовать после войны. Более того, она стала бы помехой в реализации этих планов.

Иногда, когда Сесили засыпала, Джек думал о тех ночах, что он проводил с Кимберли. В последние месяцы перед отъездом в Лондон она сильно разнообразила их сексуальную жизнь. Он не мог не сравнивать ее с тем существом, что сейчас тихонько посапывало рядом. Он говорил Конни, что может одновременно любить нескольких женщин. Да, он, безусловно, любил Сесили. Но любил и Кимберли.

Она доставила ему много неприятных минут, часто позорила его перед людьми, но он не переставал ее любить.

«Эта проклятая война смешала все карты», — мрачно думал Джек. Но рано или поздно она закончится, и тогда ему придется вернуться домой.

Май 1944 года

На последнем этапе подготовки операции «Оверлорд» генерал Эйзенхауэр перевел свою штаб-квартиру в Саутуик-Хауз, на шестьдесят миль к юго-западу от Лондона. Там он работал по восемнадцать часов в день, но если находил время, чтобы расслабиться, с удовольствием играл в бридж с достойными партнерами. Джека Лира четыре раза вызывали в Саутуик-Хауз, но в эти дни генерал не смог выкроить даже нескольких минут для бриджа.