– Завтра оформляться поеду.

На пляже было безлюдно, - наверное, оттого, что пасмурно.

Ветер гонял волны, море потемнело и пенисто ударялось о берег. Клена сняла босоножки, несла их в руке и с наслаждением шла босиком по песку.

– Ты вот только сдай все экзамены, - сказал Лешка, - будем сюда ездить. Каждый день.

Она кивнула.

– Да, да. Хорошо бы. Хотя бы две недели так поездить.

А потом поступлю куда-нибудь на работу.

– Глупости! А в институт кто за тебя сдавать будет?

– Думаешь, попаду?

– Посмотрим.

На берегу маленькая девочка в очках с визгом отбегала от прибоя и опять возвращалась к воде. На скамейке, откинувшись к спинке, блаженствовал, зажмурясь, разметав по сторонам руки, совершенно спекшийся мужчина.

– Ну вот здесь, - сказала Жужелка, когда они отошли в сторону.

Они постояли молча, подавляя охватившую вдруг обоих неловкость. Жужелка бросила на песок учебник, помедлила, нагнулась и прихватила подол платья. Мелькнули ее длинные ноги, полосатые трусы. Лешка отвернулся и торопливо стянул с себя ковбойку.

– На вот, садись, - сказал он, расстеливая ковбойку на песке, не поднимая головы.

Он долго возился, складывая брюки, потом сел к ней боком и стал выбирать в песке ракушки.

– Ни за что мне не сдать эту химию, - сказала из-за учебника Жужелка. Ни за что.

– Да сдашь ты ее.

Лешка набрал уже целую пригоршню ракушек и пересыпал их на одной ладони в другую. Он увидел мельком, как ветер расшвыривал волосы Жужелки, и они метались по ее голому плечу, по спине.

Лешка лег на живот, уперся подбородком в кулаки и смотрел на качающиеся у причала рыбацкие лодки.

– А когда у нас кончатся экзамены, ты ведь уже не сможешь каждый день сюда ездить. Ведь ты будешь работать.

– Да, уже буду, конечно.

– Смешное название - "грязнуха".

– Это не название - так, прозвище.

– Все равно, "Грязнуха", а такое важное значение.

– Труженик моря. А в общем ерунда.

Он вспомнил, что ему надо сегодня идти по делу, о котором говорил Славка, и посмотрел на часы. Еще бездна времени.

Лешка приподнялся. Лицо Жужелки заслонял раскрытый учебник. Полосатые трусы и такой же лифчик - больше ничего на ней не было.

– Послушай, Клена...

Она опустила книгу, встретилась с его взглядом и покраснела.

– Я совсем не загоревшая, - быстро, смущенно заговорила она.
– А я ведь очень сильно загораю. Вот сдам экзамены и тогда совсем черная буду.
– Она наклонилась к нему и положила свою руку на песок рядом с его тёмной рукой.
– Вот, даже смотреть смешно - ты и я,

Она взяла в горсть собранные Лешкой ракушки и посыпала ему на ногу. Лешка схватил ее руку, подложил себе под голову и прижал к песку. Жужелка, не переставая смеяться, выдергивала свою руку и наконец освободила ее.

Лешка видел, как на горле у нее под подбородком зажегся стрельнувший из-за облаков солнечный луч.

– Тебе понравилось вчера у Виктора?

– Да. Мне было интересно.

– А Лабоданов? Произвел впечатление?
– грубовато спросил Лешка и увидел, как медленно краснеет ее лицо.

Она не сразу ответила.

– Мне было очень интересно слушать его.

– Еще бы. Парень законный!

– Как ты сказал?

– Законный, говорю, парень!
– Он сел и принялся пулять ракушками перед собой.-Таких, как Виктор, ребят мало. Его

не окрутишь всякой ерундой, как какого-нибудь чижика. Он из всех выделяется...

– Да?
– спросила Жужелка.

– Еще бы! Он где хочешь завоюет внимание. Плевал он на разную там муру. И вообще он не хочет быть серым и обыкновенным, как другие.

Лешка говорил бурно, развязно. Клена слушала его обхватив руками колени. Лешка секунду передохнул

– Поглядела бы ты, как он по перилам бегает.

– По каким перилам?

– Да по обыкновенным. Заметила, когда к нему в квартиру поднимаешься на второй этаж там площадка обнесена перилами. Он по этим перилам любит бегать.

– Как бегать? Зачем?

– Просто так. Он очень пропорционально сложен. И, конечно, развит физически. Это упражнение на перилах доставляет ему удовлетворение. Ведь сверзиться-то ничего не стоит. Прощай, мама!
– И Лешка помахал над ухом рукой

– Я знаю сказала Жужелка - он закаляет волю, преодолевает страх.

– Ну да еще. Очень это ему надо. Просто нравится. На этих перилах он чувствует себя на краю гибели, как наш шарик.

– Какой шарик?

– Наш, земной.