Старуха Кечеджи живет с дочерью, женщиной еще сравнительно молодой и красивой и, как истая южанка, расположенной ко всему яркому, веселому. Но из-за неудачно сложившейся личной жизни - разошлась с мужем - хорошее настроение у нее долго не удерживается.

– Для чего жить?
– вдруг подавленно спрашивает она.

Мать вне себя.

– Живем ведь, как ни говори. Ты живешь для своего дитя.

А между прочим, может, еще и человек найдется.

– Ай, мама! Иди в баню.

– Не ты его бросила, он тебя - пусть ему будет стыдно.

Дочь работает делопроизводителем в райжилотделе. Заработок у нее маленький, а еще надо от себя оторвать, чтобы послать деньги в Рязань, где в фельдшерском училище учится "дитя". Поэтому они пускают на свою жактовскую жилплощадь командированных. Две чисто заправленные койки, по семь рублей суточных - "частный сектор" металлургического завода на квартире у старухи Кечеджи.

Когда койки пустуют, это больно бьет по бюджету семьи, и старуха чаще вздыхает у стены, где томится на фотографии внучка, перекинув косу со спины на грудь, на. черный школьный фартук. И рядом с ней с такой же косой ее любимая школьная подруга Полинка.

Полинка работает теперь крановщицей на заводе и славится своим голосом в самодеятельности, ездит выступать в область.

Сидя с вышиванием на пороге своего домика, она частенько напевает сильным, действительно замечательно приятным голосом.

И тогда старуха, прислушиваясь, растроганно кивает в такт у себя за окном. Она следит, как Полинка, отложив вышивание, идет за водой, придерживая от ветра подол, как задумчиво смотрит на бегущую в ведро струю, и ее тень раскачивается на кирпичной стене.

Под вечер, собираясь гулять. Полинка выносит большое зеркало и, примостив его на ящик с углем - а уголь ей завозят с завода самый лучший, "орешек", - охорашивается прямо во дворе.

– Полинка!
– кричит старуха в форточку.
– А, Полинка!

И через минуту слышится ленивое:

– Вы, что ли, звали, бабушка?

– Ты когда, Полинка, замуж выходишь?

– А-а, бабушка! На что? Очень надо!

– Крепись, умница. Выходи только за хорошего.

– Полинка!-опять зовет старуха.-Чего ж до сих пор свет не проведешь в квартиру?

Полинка пожимает плечами. Ведь дом-то на слом должен пойти, а ей обещана новая квартира.

– А между прочим, - говорит Полинка, - есть хлопцы такие, что бесплатно, проведут. Но раз сказали, что на слом, - так на слом.

Часто старухино окно загораживает легковая машина.

– Холерная твоя душа, - бурчит у окна старуха.
– Где-то живут, а здесь гараж устраивают.

Шофер, щуплый малый в замызганной кепчонке,-козырек свисает на бесстыжие глаза - то и дело ковыряется под окном в машине. Дородная женщина в атласном халате, с оголенными до плеч руками смотрит на его работу, грызя подсолнух. Зовут ее Дина Петровна, или, точнее, Дуся. Она и сама-то в этом дворе живет без года неделю - всего второе лето, как выменялась, а уже привадила сюда этого разбойника с машиной.

– Куда прешь, паразит!
– голосит в окно старуха Кечеджи.-Ай-яй-яй! Лень ему на горку подняться, как люди, в уборную, холера проклятая. Под дом направляется. Не хочется заводиться, а то бы я ему кирпичину пустила. Шофер называется!

А Дина Петровна тем временем ковыряет носком тапочки землю и гпыз^т подсолнух.

Она работает продавщицей в подвальчике, торгует вином в разлив, а по вечерам частенько гадает одиноким женщинам на картах.

Мать Полянки, толстая банщица с завода, громко, на весь двор корит ее:

– Брехни точишь! Чаруешь. Працевать треба.

И как только могло случиться, что у такой вот матери, у Дины Петровны, выросла Жужелка?

Утром, когда во дворе трясут половики, просевают золу, гремят ведрами, мать Полинки в валенках развешивает по холодку белье на веревке, а старуха Кечеджи выпускает во двор Пальму, белошерстную, взъерошенную, радостно и нетерпеливо вздрагивающую ("Иди гуляй, Пальма, на горку!"),-вот в такое обычное утро прошлым летом появилась во дворе эта девчонка.

Она сидела на корточках, прижав к плечу свою черноволосую головку и обхватив большое решето.

– Ты что же делаешь?
– не выдержала старуха.

– Здравствуйте, - сказала девчонка и бросила комочек спекшегося угля на землю. А зола сыпалась прямо на ее красные босоножки.
– Я, тетенька, жужелку выбираю.

– Сама ты жужелка и есть! Кто ж так делает?

Вздыхая про себя, - видно, некому в семье поучить девочку, - старуха показала ей, как надо встать за ветром, чтоб золу относило, и как держать решето. И та послушно и рассеянно повторяла за ней.