Она не была его родной дочерью. Лет десять тому назад Наливайко с товарищами отбил у татар нескольких полонянок и среди них чернявую девочку. Куда угнали татары ее мать и отца, и по сей день неведомо. Северин пожалел сироту, отвез к своему батьке на хутор, да там и оставил. Надеялся, может, отзовутся откуда родители. Надейкой и девочку звали. День за днем привык Северин к полонянке, полюбил ее, стал баловать. Привозил ленты, дорогие наряды, на руках носил. Стали звать соседи Надейку "Наливайкова дочка", так и укоренилось за ней это имя казаку на радость. Хороша была дивчина. Как говорили тогда: очи сокольи, брови собольи, глаза с поволокой, роток с позевотой, а девичья краса - русая коса до шелкового пояса...

Была Надейка немногим старше Стахора, но казалось, годик еще, и весной - невеста. Сидит на возу строгая, важная. На шее густые нити мониста радугой переливаются, рубаха васильками да листочками вышита по самому тонкому полотну. Из-под цветистой плахты высунулись городские сапожки с подбитыми каблучками.

Впору сотнику или атаману какому заглядеться, а не то что...

Стахор скачет то справа, то слева. Горячит молодого жеребчика. На поясе гнутый турецкий кинжал, память от крестного Григория Жука, на голове казацкая шапка, а из-под шапки - чуб в завитушках. Не по летам хлопец строен, плечист, ловок. Выдюжил в настоящего казака.

А Надейка этого будто не замечала. Уж как старался хлопец покрутиться перед ее взглядом, как подбоченивался, - не смотрит дивчина. Не считает, видно, за настоящего взрослого воина. Эх, кабы случай был...

Молодухи смеялись:

–  Бач, як Савулы сынок Наливайкову дочку пильнуе?

–  Не иначе ему наказ такой даден.

–  От, кого жалко, так наших дивчат... котора и хотела бы на молодца подывиться, а не може...

–  Чому?

–  Так вин от цей арбы на крок не видъезжае!

Вдруг Надейка сверкнула глазами из-под сведенных бровей.

–  Хай бы яка подывилась! - сказала, по-бабьи сложив на груди руки. Берегла б тоди свои очи!

Стахор это слышал. Словно на высоких качелях подбросило хлопца. Сердце зашлось и упало. Видно, что б не сомлеть на глазах у дивчины, огрел жеребца плетью так, что тот свечой встал на дыбки.

Стахор отпустил повод, да еще раз плетью.

Засвистел ветер в ушах.

Казачки захохотали.

–  Стах! Куда ты? На татара нарвешься... - крикнул отец. - А ну, кто с краю, верните-ка хлопца!

Где там вернуть? Разве догонишь?

Птицей несся конь над цветущим ковром. Заяц попробовал вперегонки отстал. Из-под копыт вылетел стрепет, и того оставил Стах позади. Перед глазами туман не туман - сладкое марево.

Далеко в стороне остался обоз, только несколько молодых казаков пригнулись к лукам седел и мчали наперерез, спеша завернуть Стахора.

А Стахор еще не хотел возвращаться, еще не было силы у молодого сейчас поглядеть на Надейку и не сгореть от закипевшей крови. Хотелось только петь во всю грудь, да не давал встречный ветер. Еще хотелось нежданного подвига.

Где вы, татары? Турки-бусурманы? Где вы, ляхи-паны? Мчит к вам Стах панам всем на страх!

И тут, из-за холма, навстречу выскочил всадник в пестром платье польского конника. За ним другой, третий...

–  Ага! - закричал Стахор, не успев даже подумать, как ему с тремя справиться. - Вот вы, папы!

Повернул коня прямо на них, взмахнул плетью и... чуть не вылетел из седла.

–  Стой, казаче!

Черноусый суровый гусар дернул Стахорова жеребца под уздцы. Стахор очнулся, схватился за рукоятку кинжала, но мелькнула над ним ременная петля, охлестнула поперек, прижав руки к бокам, и потянула на землю.

С коней прыгнули двое. Стахор вскочил на ноги и, нагнув голову, одного боднул так, что тот покатился на траву, обхватив живот и застонав. Другой навалился Стахору на плечи, хлопец резко присел и сильным рывком перебросил его через голову.

–  От чертяка! - захохотал черноусый. - Здоровый, як бугай...

И потянул намотанный на руку конец аркана.

Стахор пошатнулся, но устоял. Первый, сбитый им гусар поднялся и, нещадно по-русски ругаясь, выхватил саблю.

–  Гей! Гей! - закричали обозные казаки, доспевая и размахивая над головами клинками.

Гусары могли еще ускакать, бросив пленника или зарубив его одним ударом, но вместо этого черноусый поднялся на стременах и крикнул так, что, верно, слышно было в обозе:

–  Стой! Матэри вашей ковынька, своих нэ пизналы?!

–  Тю-у, - разочарованно протянул старший из прискакавших, - то ты, Юхим?

–  А вже ж, - проворчал черноусый, - лэтышь, як скаженный.

–  Так чего ж вы хлопца нашего полоните?

–  Перэмет! - с презрением махнул на Стахора черноусый. - До реки бежав, а нас за панов признав. Дуже к панам спишался, аж голосыв...