МЫ ИЩЕМ, ИЩЕМ, ИЩЕМ...

Потянулись скучные дни.

Каждое утро "Тригла" снималась с якоря и шла в "точку" - к заранее намеченному месту.

Таких "точек" Марлен наметил сорок.

В "точке" Марлен и Дима осматривали дно. Веня брал станцию. Я записывал рыб.

Каждый день одно и то же.

Вначале мы с нетерпением ждали возвращения водолазов. А вдруг сегодня нашли?

– Нет!
– мрачно говорили они.

И мы привыкли.

Мы только вопросительно смотрели на них, а они в ответ только качали головами.

Потом мы перестали смотреть, а они перестали качать.

Тогда все стали пожимать плечами.

– Кто знает, где эти камни?
– говорили мы.
– Может, никаких отпечатков-то и не было?

Тогда Марлен вытаскивал из бумажника пожелтевшую фотографию.

– Отпечатки были вот здесь, - показывал он.

НЕПРАВИЛЬНЫЙ ЯЩЕР

Я так много думал о древних следах, что как-то ночью мне даже приснился ихтиозавр.

Большой, серый. Сначала он шёл по берегу, а потом поднялся на задние лапы и вошёл в воду.

Он подошёл к "Тригле" и, подняв над ней маленькую злую головку на тонкой шее, зловеще замер.

Я проснулся в холодном поту.

– Эх ты!
– сказал Марлен, когда я рассказал ему сон.
– По-твоему, ихтиозавры на четырёх ногах? А ну нарисуй.

Я нарисовал.

– Это же бронтозавр, сухопутный ящер. А ихтиозавр - морской, вроде зубатого дельфина. Тоже мне художник! Правильного ящера увидеть во сне не можешь!

Больше неправильные ящеры мне не снились.

ГДЕ ЖЕ КАМНИ?

А дни шли.

Мы съели мясо, капусту. Хлеб зачерствел.

Мы перешли на консервы. За обедом капитан стал класть на стол, для желающих, сухари.

– Но где же камни?

Этот вопрос мучил нас.

– Кажется, я знаю, - сказал наконец Веня.
– Камни выветриваются. За миллион лет камень теряет до половины своего веса.

Марлен посмотрел на него уничтожающе.

И тут меня осенило.

А что, если...

Нет, не может быть! Слишком просто! Скажешь - засмеют.

И я промолчал.

ШПИЛЬ

На носу шхуны стоял шпиль - здоровенная чугунная тумба.

Она соединялась с мотором.

Когда нужно было вытащить якорь, капитан набрасывал на тумбу якорную цепь. Запускали мотор. Тумба, поскрипывая, начинала крутиться.

Цепь наматывалась на неё, якорь неторопливо и важно показывался из воды.

– Отличная машина!
– говорил капитан и шлёпал ладонью по ржавой макушке шпиля.
– Чёрта своротит!

Ночью Кая сушила на шпиле купальник.

Больше шпиль не интересовал никого.

ЯКОРЬ

Каждый раз, на ночь, мы проверяли, как лежит якорь. Хорошо ли он зарылся в песок?

Однажды Веня, который нырял к якорю, вернулся обескураженный.

– Ничего не пойму, - сказал он, стянув с лица маску и разводя руками.
– Вчера всё было в порядке, а сегодня якорь лежит поверх песка. Кто-то ВЫРЫЛ его.

– Это ещё что такое?
– возмутился Марлен.
– Дом с привидениями? Кто будет рыться на дне около нашего якоря?

– Морские духи, - сказал Дима.

– И всё-таки якорь вырыли, - настаивал Веня.

Дима сложил ладони лодочкой и пошевелил пальцами - это значило: ВОТ ДО ЧЕГО ДОВОДЯТ ДВАДЦАТИНОГИЕ!

КАК ВЕНЯ СОЧИНИЛ СТИХИ

Я сидел, привалясь к мачте, и смотрел, как опускается в море солнце. Оно было похоже на лимон. Жёлтое и приплющенное.

Рядом со мной сидел Веня.

Он шевелил губами.

– Знаешь что, - сказал он, - я, кажется, сочинил стихи. Хорошие стихи: тум-туру-рум-тум, тум-туру-рум-тум... Три строчки сочинил, а четвёртую не могу придумать.

– А ну прочти свои стихи!
– сказал Марлен.

И Веня прочёл:

Шёл весёлый барабанщик,

Шёл весёлый барабанщик,

Шёл весёлый барабанщик...

– Громко плакал и рыдал, - сказал Марлен.
– Можешь не стараться, эти стихи я уже где-то читал... Ну и команда! Один ходит в панаме, вторая спит, есть свой Айвазовский. Не хватало Пушкина. А между прочим, время двадцать ноль-ноль. Кто будет за тебя температуру воды измерять? Раки?..

20.00

Двадцать ноль-ноль - это восемь часов вечера. По-корабельному.