И в благодарность Ивану первое слово, которое сказал сын, было "папа".

...Машина Ивана шла первой. Далеко за ней двигалась вторая, третья, четвертая... Вся колонна. Шли с большими интервалами, только бы не упустить из виду товарища. С кабин были сняты дверцы. Таков приказ. Если провалится машина в воронку от бомбы или в трещину, водителю легче будет выскочить. И не уследил шофер второй машины, куда делась головная.

Как в воду канула. А может, и впрямь в воду? Остановился, побежал и замер. Увидел карабкающегося по льдине Ивана.

Под счастливой звездой родился Иван... Обгоняла колонну легковая машина. Закутали его в огромные полушубки, и рванула легковушка в сторону от трассы, в ледяной домик, в санчасть. Растирали спиртом и мазями, поднесли кружку:

– Так пьете или разводите?

– Внутри само разведется.

И еще дважды тонул в Ладоге Иван Александров и не утонул. И замерзал Иван в пургу в восьми километрах от трассы, сбившись с пути, и не замерз: нашли самолеты. И косили Ивана пулеметами, били в него бомбами, да не достали. И стиснули его немцы в окружении, да разорвал кольцо гранатами. Так должна же где-то смерть настигнуть Ивана?!

Когда прошел последний рейс по тающей Ладоге и провел свою машину до подножек в воде на место, как лучшего водителя взяли его в танковые войска.

Подучили немного, и повел Иван свой танк в бой.

Бой был страшный. Всю ночь шел бой. Отбивались от врага. Шесть машин осталось на поле. А танк Ивана разворотило: взорвался боезапас. Утром унесли труп командира машины лейтенанта Юдина.

– Еще живой, - показал санитар на тело Ивана.

Четыре дня Иван не приходил в сознание. Сестра вытирала ему марлей рот, когда он раскрыл глаза.

Он потерял слух и голос. Пять месяцев лежал то на одном боку, то на другом: всю спину исполосовали хирурги. И выжил Иван. И слух и голос вернули ему.

И опять пошел на фронт солдат. Теперь - в авиацию, возить бомбы к самолетам.

Всю свою злость изливал в работе. А нежность скапливалась. Некуда было ей деваться. И прорвалась она, когда сыну исполнилось шесть лет. Во все города рассылал письма, искал его. Только затерялся след Эйно. Поздравить бы сына с днем рождения, да куда писать? А нежность распирала его и вылилась стихами. Забившись в уголок землянки, Иван писал:

Здравствуй, сын ты мой родной,

Здравствуй, мальчик дорогой!

Добрый день, добрый час.

Что ты делаешь сейчас?

Ты, наверно, моя крошка,

Папу ждешь, глядя в окошко,

Ну, а папа для сынишки

Написал это письмишко.

Ну, так вот, дела бросай

И письмо мое читай.

Не забыл ли ты, мой сыник,

Ты ж сегодня именинник.

Вот еще чуть подрастешь,

В школу ты ходить начнешь,

Много ты поймешь, Эйночек:

Почему растет цветочек,

Где какие города

И куда бежит вода,

Как устроена машины,

И зачем у них пружины,

Почему летают птицы,

А кроты живут в землице.

Будешь хорошо учиться,

Только надо не лениться,

А когда пройдут года,

Взрослым станешь ты тогда,

Я уж буду совсем стареньким.

Купишь мне на зиму валенки.

А пока что, моя лапка,

Будь здоров, целую. Папка,

Ты поверь мне, все равно

Я не брошу, я найду тебя, Эйно,

Перечитав стихи, солдат улыбнулся, тяжело вздохнул, сложил треугольником и написал адрес: "Моему сыну Эйно", достал свой вещевой мешок и спрятал на самое дно.

И снова шел Иван по дорогам войны, по чужой зет тле, и стояло перед ним видение: лицо отца, каким оно было в ту страшную зимнюю ночь, и вся в соломе голова Фомы. И стояло перед ним это видение, когда появилась на груди медаль "За оборону Ленинграда", и медаль "За освобождение Варшавы", и медаль "За взятие Берлина".

...Остановил свою машину Иван возле поверженного рейхстага, зубилом вырубил на нем свое имя и отправился в обратный путь.

Демобилизовался Иван Сергеевич Александров в январе 1946 года. Приехал в Ленинград, обосновался здесь и начал искать сына. И нашел. Через семнадцать лет.

1961 год

ЧУЖИЕ ЛЮДИ

Командир отделения Шмаков сказал:

– К деревне подойдем со стороны леса. Там он нас не достанет. Только одна полянка под огнем. Перебегать будем по одному: я - первым, Григорий Бродягпн - последним.

Шмаков бежал зигзагами, время от времени припадая к земле, пока не достиг опушки на противоположной стороне.

– Ну, пошел!
– дружески хлопнул Гриша по плечу очередного бойца, и тот ринулся на поляну, точно десантник с самолета.

Один за другим солдаты проносились сквозь огонь.