– Прямо сейчас, - ответил командор Сэмпсон, и он был мертвецки прав.

Ночью я видел во сне людей, рывших мне могилу. С тех пор этот сон преследует меня постоянно.

14

Я очнулся от нежного прикосновения. Лицо Мелисанды было в слезах и выглядело трогательным как никогда прежде. Я страстно обнял её, и безудержное единение любви поглотило нас всецело, без остатка...

Неожиданно я ощутил дьявольскую боль в паху.

– Боже всемогущий!
– вскрикнул я, приподнявшись.

Нестерпимая боль разлилась по всему телу, гулом отдаваясь в голове. Огнём горело лицо. Нос ломило так, словно я прошёлся ним по непокрытым ковровой дорожкой мраморным ступеням негостеприимного бара. Моё забинтованное лицо на

– 56

поминало теперь жуткую ритуальную маску.

– Мак-Кэйб!
– пронзительно закричал я, превозмогая адскую боль.

– Сэм, ради всего святого, не делай резких движений... У тебя пойдёт кровь!
– пыталась меня унять Мелисанда.

– Мак-Кэйб!
– яростно ревел я, не в силах встать с постели.

– Сэм, любимый, не кричи так... Тебе нельзя волноваться.

– Мак-Кэйб!
– не унимался я.

На мой крик сбежались командор Сэмпсон, Джон Большая Вода и доктор Бернсайд.

Я был вне себя от ярости и бессилия. Удерживаемый командором Сэмпсоном и Большой Водой, я отчаянно вырывался в то время как доктор Бернсайд делал мне укол снотворного. Но прежде чем отключиться, я успел им сказать ещё многое.

"Ослиное дерьмо, поганый ублюдок, подлый живодёр..." - были самыми невинными словами из тех, которыми я наградил адмирала.

– Мак-Кэйба нет, - спокойно сказал командор Сэмпсон.
– Он в отъезде.

Не помню сколько прошло времени, но когда я очнулся мне было уже лучше. Мелисанда находилась поблизости и казалась очень усталой. Заметив, что я проснулся, она приблизилась ко мне и улыбнулась. Я приложил палец к губам и поманил её ещё ближе. Она склонилась надо мной, касаясь своими локонами моих губ.

– Ничего не говори...
– прошептал я ей в самое ухо.
– Пусть думают, что я ещё не проснулся.

С помощью Мелисанды я размотал бинты и пристально осмотрел спальню. Моё внимание привлёк рельефный орнамент над самым плинтусом. Я шёпотом попросил Мелисанду перерезать ножом линию орнамента в нескольких местах. Очевидно решив, что я брежу, она посмотрела на меня с беспокойством и недоверием.

– Здесь полно "жучков", - прошипел я ей прямо в ухо, - а орнамент - это кабель. Если ты его перережешь, мы сможем нормально разговаривать, не опасаясь, что нас подслушают.

Мелисанда с готовностью выполнила мою просьбу и легла рядом, прижавшись ко мне всем телом.

– Который час?
– спросил я, чтобы сориентироваться во времени, счёт которому был мною полностью утрачен.

– Около полуночи, - ответила Мелисанда, вытянув губы и поцеловав меня так крепко, что у меня снова разболелся нос.

– Сэм, - ласково сказала она, - ты самый дерзкий и неукротимый инджун из всех, кого я когда-либо встречала в жизни. Если бы адмирал Мак-Кэйб услышал всё, что ты о нём тут говорил...

– Он обязательно всё это услышит! Подслушивающие устройства записали каждое слово, можешь не сомневаться.

Мелисанда зажмурилась от страха, а я, забыв о боли, стал жадно целовать её, наслаждаясь вкусом сладкого языка. Мелисанда порывисто обняла меня бёдрами, я стал самозабвенно погружаться в её влажное лоно, как вдруг вздрогнул всем телом и отшатнулся, снова ощутив адскую боль в паху.

– Ты безумец, Сэм, - сказала Мелисанда отдышавшись.
– Но я люблю тебя и обожаю каждый из всех твоих недостатков. Если хочешь, я утоплю тебя в блаженстве и самых изысканных ласках. Я могу быть твоей женой, рабыней и любов

– 57

ницей одновременно. Но никогда не соглашусь принадлежать мужчине, напрочь лишённому какой бы то ни было фантазии.

15

По мере того, как я чувствовал себя всё лучше, постепенно оправляясь от последствий вероломного хирургического вмешательства, Мелисанда относилась ко мне всё хуже. И причиной тому был мой новый облик, внешность и манеры ненавистного ей Саймона Кинкэйда, заслонившего своей призрачной тенью образ того славного Сэма Карсона, которого она так горячо полюбила при первой же встрече. Перевоплощаясь в Кинкэйда, я чувствовал как моё сознание погружается в бездонную гнетущую пустоту и как с каждым днём усиливается отчуждение, по-прежнему любимой мною Мелисанды.