– Почему же, - обиделся Федя.
– В общих чертах... Как все...

– Нет, Федя, нет!
– поморщился Перепелкин.
– Знать в общих чертах - это значит - ни черта не знать. Я занимался этой проблемой больше десяти лет и в какой-то степени ее решил, но работы еще непочатый край, а времени нет. Я болен. Медицина, как говорится, умывает руки. Вся надежда на вас. Федор, вы согласны на эксперимент?

Федор встрепенулся, и хотя из речи профессора почти ничего не понял, радостно кивнул.

– Согласен. Это не очень больно?

– Нет, это не больно, мой друг, - пробормотал профессор, - но я вижу, вы ничего не понимаете. Это опасно. Я должен все объяснить. Но этот аппарат, что стоит у окна, построен в моей лаборатории и предназначен для прямой передачи информации из одного мозга в другой. Дело новое, чреватое... Администрация института ни за что не согласилась бы на опыты над человеком, они потребуют тщательной проверки, всестороннего изучения вопроса... А когда изучать? Я почти покойник. Остались недели, дни, минуты... Поэтому предлагаю вам этот опыт самым честным образом на свой и ваш страх и риск. Да вы не пугайтесь! В общем-то, ничего страшного. Все наши знания останутся при нас. Аппарат только как бы снимет копию с каких-то участков моего мозга и передаст их вашему. И обратно, запись с вашего мозга попадет в мой. Здесь можно провести некоторую аналогию с перезаписью с магнитофона на магнитофон, улавливаете? Но, Федя, вы должны понять, что вместе с моими знаниями вы получите, если хотите - в нагрузку, частицу моей личности, моего Я. Приобретете, возможно, кое-какие из моих привычек, в какой-то мере будете смотреть на мир моими глазами. Это, кстати, и будет тот жизненный опыт, о котором я сообщал в объявлении. А что касается меня, - продолжал профессор, - я приобрету некоторые из ваших знаний, привычек и наклонностей. И после эксперимента мы с вами будем своеобразными двойниками в мышлении. Вам все понятно, Федя?

– Понятно, - буркнул Федя, у которого от профессорских речей уже начинала пухнуть голова.
– Одного я не пойму, зачем вам мои знания? Ведь нет у меня никаких знаний, а наклонности самые дурные, как честный человек я вам об этом сразу говорю.

– Вот мы и подошли к самому главному, - улыбнулся профессор.
– Вас интересуют мои мотивы? Разумно. Вам их надо знать. Начну с того, о чем уже упоминал, наши личности с вами будут, так сказать, в двух экземплярах, и если даже с одним из нас что-то случится, все его мысли и чувства, конечно, в несколько деформированном виде сохранятся у другого. Вы, например, сможете заниматься теми проблемами, над которыми я бился в последние годы. Это одна сторона вопроса, но я, например, вовсе не собираюсь умирать. Я надеюсь выздороветь и помолодеть с вашей помощью. Вспомните объявление. Ведь сами по себе знания - это ерунда, если вы не умеете ими пользоваться. А вы приобретете и способности моего мозга, его умение, а я, соответственно, вашего. Ясно?

– Нет!

– Хм!
– вздохнул профессор.
– Существует такая теория, что все болезни организма, исключая, пожалуй, инфекционные, зависят от центральной нервной системы. Даже старость можно объяснить тем, что мозг человека со временем, развиваясь в одних направлениях, деградирует в других - и все хуже и хуже управляет телом, развитием клеток, биохимическими процессами организма. Теперь понимаете? Грубо говоря, после эксперимента ваш молодой, здоровый мозг как бы напомнит моему старому, разболтанному и расхлябанному, как себя вести. Я рассчитываю, что после такого напоминания мой мозг, мое тело вспомнят свою юность и в определенной степени окрепнут, если хотите. М-да. Не исключено, что и со стороны моего организма будет оказано некоторое негативное влияние на ваш мозг. То есть вы можете постареть. У вас могут появиться какие-то из моих болезней, но все это, конечно, догадки. Возможно, и это был бы самый замечательный вариант, что наши организмы возьмут друг у друга только хорошие и полезные навыки, противясь отрицательным влияниям. Заранее, конечно, трудно что-либо предвидеть. Решайтесь, молодой человек. Аут Цезарь, аут нихиль.

Федя не понял последней фразы профессора, произнесенной им, очевидно, на каком-то зарубежном диалекте, но от нее ему стало только еще страшнее.

Действительно, было о чем подумать.

Ведь на визит к профессору Федора толкнула любовь. Не забывайте, ему было всего двадцать лет. Она же, ее звали Вероника Леонидова, окончила какую-то экспериментальную школу, училась на четвертом курсе, хотя, заметьте, ей было только девятнадцать, и она была красива, как... впрочем, не будем вдаваться в подробности. Федя не был силен в метафорах, и по его мнению все сравнения доказывали бы только, как некрасивы все остальные женщины рядом с Вероникой. И ему тем более было обидно, что на него Вероника внимания не обращала, за исключением разве того случая, когда назвала скучным дураком. Этот-то случай и побудил Федю пуститься на поиски знаний, забросить бокс и стрельбу и пропивать потоки слез над таблицами интегралов. Федя решил резко поумнеть, сделаться интересным, остроумным собеседником, поражать окружающих своей эрудицией и глубиной философского мышления...

Объявление на заборе потрясло Федора, предложения профессора Перепелкина просто очаровали, но...

Было о чем подумать.

"А что, если...
– думал Федя.
– Ага! Значит... А если постарею на десять лет, ну, это пустяки, а если - на двадцать? А болезни? Хотя, никогда ничем не болел. М-да... А если так жить... Дурак! Обидно... Нет, лучше в омут... И еще оскорбления терпеть."

– Профессор, я согласен, - произнес Федор твердо.
– На все согласен! Скажите, что нужно делать?

– Тогда поспешим, - сказал профессор.
– Мне с каждым днем все хуже и хуже. Сами видите, - Перепелкин кивнул на небольшую полку над кроватью, заваленную пузырьками с микстурами и горами таблеток.
– Подвиньте сюда тот аппарат. Осторожно! Это же прибор! Ну, и силушка у вас, Федор, даже страшно становится. Включайте в розетку. Так... Помогите-ка мне.

Профессор, охая и ахая, поднялся с подушек и склонился над прибором. Он долго возился, включал и выключал какие-то лампочки, чем-то щелкал и что-то ввинчивал и отвинчивал. Затем укрепил на голове Федора шлем со множеством каких-то иголок и проводков, укрепил такой же шлем на своей голове. Перекрестился, плюнул и произнес:

– Ну, поехали, - и нажал кнопку.

Свет померк в глазах Федора. Ощущение было таким, словно он получил пару добротных ударов в челюсть.

Какое-то время Федя и профессор были без сознания. Первым очнулся Федор. Он заметил, что прибор, видимо, автоматически отключился и что уже поздно.

Профессор все еще лежал с закрытыми глазами - и Федю это испугало.

"Не помер ли старик, чего доброго, от всех этих экспериментов?
– подумал Федя, участливо снимая с профессора шлем и отодвигая аппарат на прежнее место, к окну. Отыскав на полке с лекарствами пузырек с нашатырным спиртом, Федя поднес его к носу профессора, и только тогда тот очнулся и застонал. Прибежала женщина в белом халате. Профессор принялся глотать пилюли. И Федя, сообразив, что теперь не до него, осторожно вышел из комнаты, отыскал в коридоре свои ботинки, надел пальто и, тихо прикрыв за собой дверь, ушел.