Изначально капитал Земгора составлял 600 тыс. руб., собранных по подписке - теперь он довел свой бюджет до 600 млн., и уже не частных, а казенных денег, требуя их у государства. И выступая, по сути, тоже посредником, имел на этом солидный куш. Оклады земских чиновников были в 3 - 4 раза выше государственных, а протекающие через них огромные средства расходовались совершенно бесконтрольно, вызывая массу злоупотреблений. Впрочем, это было общей болезнью всех воюющих государств. Сверхприбыли не стеснялись грести предприниматели и во Франции, и в Германии, и в Англии. Так, французские фирмы по производству стали за год увеличили барыши вчетверо. А когда во Франции решили ввести дополнительный налог на сверхприбыли, то прикинули, что увеличение дохода фирм на 20-30% по сравнению с довоенным надо считать не "сверх", а "нормальным". И взяточничество там было вполне легальным - чиновнику, ведавшему распределением заказов, предлагали "войти в долю", по французским законам это не возбранялось, и парижские бизнесмены даже удивлялись, почему русские военные представители с гневом отвергают подобные предложения.

Но в России была и своя, присущая лишь ей специфика. Если на Западе широкое привлечение предпринимателей и общественности не нарушало строгой военной централизации - само собой подразумевалось подчинение любых частных инициатив правительству вплоть до "диктатуры тыла",- то российские либералы любое вмешательство сверху и попытки контроля расценивали как оскорбление, все ВПК и Земгоры превращались в "государства в государстве". И вместо централизации пошла децентрализация хозяйства. Наконец, если какому-нибудь Рено давали возможность заработать на поставках, ему и в голову не пришло бы быть чем-то недовольным и желать чего-то еще. Русским же промышленникам и обретающейся возле них общественности этого показалось мало. Наоборот, они вошли во вкус "рулить" государственными процессами, и головы закружились. Теперь им захотелось еще и власти. Так что опора на общественность привела не к единению страны, а к нарушению этого единения. Впрочем, уже условного. Милюков перед майским промышленным съездом призывал не оказывать никакой поддержки царскому правительству, но победила другая точка зрения: "Снабдим фронт, отобрав эти функции у правительства". Покажем, мол, на что мы способны, и "тот, кто умеет работать, тот и будет хозяин страны". Но доказывать это только работой было слишком долго и утомительно. Тем более, катастрофу на фронте восприняли как лучшее доказательство, что царская администрация работать не умеет. И в разгар военных поражений началась первая массированная атака на власть.

В этот момент обострились и другие проблемы - скажем, проблема беженцев. В литературе можно встретить утверждения, будто русские армии при отступлении угоняли население и использовали "тактику выжженной земли", как в 1812 г. Основываются такие данные исключительно на германской пропаганде и действительности не соответствуют. На самом деле существовало распоряжение Ставки об эвакуации населения из прифронтовой полосы, но действовало оно лишь первые 9 месяцев войны. Когда же началось масштабное отступление, в Ставке не могли не понять, во что выльется такая эвакуация. Как раз в мае 1915 г. после Горлицкого прорыва это распоряжение было отменено. И в связи с этим генерал-губернатор Галиции Бобринский отдал приказ: "Не должно быть допускаемо уничтожения сельских построек, не мешающих действию войск, также строго карать грабежи и насилия. В виду отмены принудительного выселения объявлять жителям, что неприятель непременно соберет в свои ряды всех мужчин в возрасте от 18 до 50 лет, и потому желательно добровольное своевременное выселение". Как видим, речь шла лишь о том, чтобы лишить врага пополнений на отбитых территориях, да и то, в отличие от немцев, на добровольной основе.

Но население уходило с русскими само, зная о бесчинствах противника. Уходили даже австрийские подданные, православные русины, наслышанные о расправах с "изменниками". Уходили и жители наших западных губерний, целыми таборами, запрудив все дороги. Ген. Гурко писал: "Люди, воевавшие в нескольких войнах и участвовавшие во многих кровавых битвах, говорили мне, что никакой ужас битвы не может сравниться с ужасным зрелищем бесконечного исхода населения, не знающего ни цели своего движения, ни места, где они могут отдохнуть, найти еду и жилище... Только Бог знает, какие страдания претерпели они, сколько слез пролито, сколько человеческих жизней было принесено ненасытному Молоху войны..." С беженцами распространялись эпидемии. И панические слухи. Их надо было где-то размещать, кормить, лечить. Особенно страдал транспорт, и без того перегруженный военными перевозками. Только под жилье беженцев было занято 120 тыс. товарных вагонов, многие запасные пути превратились в жилые городки на колесах. Тяжелые бои обострили и проблему раненых - при эвакуации госпиталей из западных районов число коек сократилось на 30 тыс. Царь повелел отдать под лечебные учреждения высочайшие дворцы, монастырские здания. Организовывались частные и городские госпитали.

Недостатка продовольствия и предметов первой необходимости еще не было. Но в связи с транспортными проблемами в разных местах начались "недохваты" - там одного, там другого, что приводило к подорожанию. И очень быстро торговцы научились создавать "недохваты" искусственно, чтобы взвинтить цены. Власть пыталась бороться с этим созданием резервных запасов, введением твердых такс. Но тогда товары просто прятались и продавались из-под полы, что вело к дальнейшему росту дороговизны. Все это раздражало народ. И накладывалось на раздражение "болельщиков" по случаю поражений. Кстати, сравнивая сейчас официальные сообщения тех лет о положении на фронтах с реальной ситуацией, можно отметить, что информация давалась весьма объективная - куда более полная, чем в 1941-1945 гг. Но когда ж это российская интеллигенция верила официальной информации! В ходу были только слухи, многократно гиперболизирующие действительные поражения.

Источниками их становились иностранные ("правдивые"!) газеты - хотя, например, шведы, датчане швейцарцы огульно перепечатывали германские пропагандистские байки. Вносили свою лепту и гастролеры из земских деятелей и офицеров тыловых ведомств, на недельку заскочившие на фронт и видевшие разве что эвакуируемые обозы - заражаясь от них паническими домыслами. Добавлялись и рассказы раненых - это, кстати, отмечалось психологами в разных войнах, что раненые всегда склонны видеть ситуацию хуже, чем на самом деле, для них она усугубляется собственными страданиями, перенесенным шоком, им невольно хочется вызвать сочувствие. И растекались истории, как "немец прет, ничем не остановишь", как вражеская артиллерия сметает целые полки, как "драпаем без оглядки, даже не видя противника". Что ж, случаи гибели полков были. Но всего несколько за войну. А чаще подобные оценки были чисто эмоциональными или взятыми из непроверенных сообщений - при отступлении подразделения нередко отбивались от своих частей, присоединялись к другим или шли самостоятельно. Потом "находились", когда их считали погибшими. А что касается очень многочисленных рассказов о "драпе" не видя противника, то ведь это свидетельствует как раз об искусстве, с каким проводилось отступление. Когда главное в том и заключается, чтобы оторваться от врага - а вот отходить, когда он преследует и долбит сзади, это и есть полная катастрофа. Но о таких "мелочах", конечно, никто не задумывался, ахали и хватались за головы, и подобные известия перетекали в донесения иностранцев, густо украшали потом воспоминания общественных деятелей.

Покатились и слухи о "заговоре", о предательстве "немки-царицы". Кстати, она фактически немкой и не была. Хотя и родилась в Гессене, но германские князья были весьма космополитичны, поставляя монархов и невест для всей Европы. Точно такими же немцами являлась британская династия, и королева Виктория была бабушкой Алисы. В шестилетнем возрасте забрала внучку к себе, и та росла и воспитывалась в Виндзорском дворце, где и познакомилась с Николаем. Своей настоящей родиной она считала Англию, а родным языком - английский, сама о себе говорила "я англичанка, а не немка". И хотя до конца жизни говорила с акцентом, но тоже с английским. От бабушки Виктории она переняла неприязнь к Германии (которая к моменту ее рождения только-только образовалась). Вильгельма же царица ненавидела поскольку он всех представителей немецких княжеских родов представлял чуть ли не своими подданными. А самого его по личным впечатлениям считала хамом и тупицей. Но толпе не укажешь, и Алису упорно честили "немкой", продающей Россию через Распутина. К чему приложили руку и либералы, и социалисты, и германская агентура. Ей-то было без разницы, под каким соусом подрывать доверие народа к властям.

В июне произошел печально-известный "немецкий погром" в Москве. Начавшийся вроде с патриотических выступлений, но после того как толпа дорвалась до винных складов и перепилась, разнесла 732 "немецких" магазина и представительства фирм, разбушевавшиеся погромщики требовали пострижения царицы, смерти Распутина, а то и отречения царя и передачи власти великому князю Николаю Николаевичу. Погромы дополнились грабежами и поджогами, по Москве было 70 пожаров. Пострадало свыше 500 чел., несколько десятков погибло - большей частью "своих" же, русских, от перепоя и в пьяных драках. Пришлось усмирять беспорядки военной силой, стрелять по разошедшейся толпе - 12 чел. было убито, 30 ранено. Кстати, фирмы, по-настоящему связанные с Германией, не пострадали - они давно уже были внешне "русифицированы". По мере неудач на фронте начались и волнения рабочих. И тоже с патриотическими лозунгами, криками об "измене". И власти оказывались в затруднении - ну как будешь разгонять манифестации, буянящие из "лучших чувств"? Однако лучшие чувства быстро отошли на задний план. Рабочие входили во вкус и принимались бастовать уже чисто из шкурных интересов. Были волнения на Коломенском заводе. В августе, в разгар кризиса на фронте, крупнейшие оборонные заводы, Путиловский и Металлический, бастовали, требуя повышения зарплаты на 20%. А когда арестовывали агитаторов и подстрекателей, это подливало масла в огонь. Так случилось в Иваново-Вознесенске - вспыхнули беспорядки, погромы, пришлось вводить войска. В ходе подавления 16 чел. было убито, 30 ранено.