Сразу: после ужина Ваня вывел из конюшни Рыжку и Серка, подвел к крыльцу избы, а уж с крыльца запрыгнул на Рыжку. Мама подняла меня и посадила впереди Вани.

–  С богом! - сказала мама, и мы шагом выехали со двора. Пока ехали шагом, мне было хорошо, но когда Ваня подхлестнул Рыжку и он затрусил вприпрыжку, мне стало страшно - не упасть бы, хотя Ваня придерживал меня с обеих сторон руками. Я вцепился руками в гриву, зад мой отстукивал чечетку о твердую спину Рыжки, было больно, но я терпел и не показывал виду. В поле к нам присоединился дядя Вася и еще два его дружка, которых я не знал. Дядя Вася - это младший брат моего отца, он был ровесником моего брата Вани, и они всегда были неразлучными дружками.

Скоро мы подъехали к ложку в конце выгона, спешились. Ребята стали стреноживать и отпускать пастись коней, а я стоял и смотрел.

–  Ну, что, Сенька, жопа не болить? - засмеялся дядя Вася.

–  Не - а, - соврал я, незаметно щупая, не до крови ли разбил копчик. Там пощипывало.

–  Ну, тогда давай, собирай сухие коровьи лепешки...

Я смотрел и никаких лепешек не видел вокруг себя.

Закончив стреноживать лошадей, парни разбежались по выгону и, пока было еще светло, насобирали и натаскали большую кучу этих "лепешек". Когда стемнело, разожгли небольшой костерок из коровьих лепешек. Здесь, в степи, дров не было. Костерок потихоньку курился дымком, отгоняя комаров. От недалекого озера по низине потянуло прохладой. Небо было чистое и все усеяно мерцающими звездами. Ваня под дымком постелил мне какую-то одежонку, и прикрыл меня чем-то сверху. Было тепло и уютно. Я первый раз смотрел в ночное небо, такое бесконечное, и ждал, что ребята тоже заговорят о нем. Но они сначала пекли в костре картошку и ели, а потом начали рассказывать всякие страшные истории о волках, о разбойниках, о конокрадах... Мне стало страшновато, тем более что за маленьким кружком, едва освещаемом тлеющим костерком, стояла непроглядная чернота ночи. Но парни (а им было лет по десять) сидели спокойно, изредка отходили от костра по малой нужде и опять возвращались. Где-то недалеко паслись кони, и было слышно их пофыркивание. Я успокоился, и глаза мои незаметно сомкнулись. Сон мой был так безмятежен и крепок, что я не заметил, как пролетела ночь.

–  Сенька, ясь твою мась, вставай, все ночное проспал! - услышал я окрик дяди Васи, просыпаясь. "Ясь твою мась" - это такое беззлобное восклицание, которое усвоили мои дядья от их сурового отца, моего деда Дмитрия. Как рассказывали старшие, дед однажды услышал от кого-то из них матерное ругательство на плохо тянущих лошадей. Дед спокойно дождался, когда воз встал на место во дворе, отцепил от недоуздка вожки, смотал их в кольцо и давай им охаживать ругателя, приговаривая: "Не ругайся матом, сукин сын, не ругайся матом"... С тех пор мои дядьки забыли про мат, а если и кричали на лошадей, либо на кого-то, то только "ясь твою мась" да "ечмит твою мичь".

Ребята быстро взнуздали лошадей, распутали их, и мы поехали домой. Копчик мой пощипывало, все-таки набил я его до крови - это была единственная моя трата в ночном, но это была моя тайна, о которой никто не должен знать.

Над горизонтом поднималось теплое солнышко, от деревни тянулось стадо коров, степь поблескивала на солнце росой - мир был открытым и добрым.

–  Семушка, работничек мой приехал, - встретила нас мама во дворе.

Как хорошо, когда есть братик, мама, Рьжка, наша изба и этот теплый мир под горячим солнцем...

Через несколько дней, как-то во второй половине дня, мама отпарила в шайке мои ноги, сплошь покрытые цыпками, и намазала их сметаной. Ноги щипало нещадно, я только покряхтывал, едва удерживая слезы.

–  Что, щипет? - спросила мама, услышав мое кряхтенье. - Вот, не будешь по лужам бегать, А то ишь, все лужи перемерял, поросенок. В избу забежал дядя Вася.

–  Няньк, а где Ванька?

–  В сарае. А куда это вы?

–  На озеро, карасей бреднем ловить будем. Пойдем, няньк?

После женитьбы мой отец жил в семье деда, своего отца, поэтому моя мама нянчилась не только со своими детьми, но и с детьми своей свекрови: с дядей Митей, с тетей Марусей, с дядей Васей. Поэтому и после того, как отец отделился и построил себе избу рядом с усадьбой своего отца, они так и продолжали до самой ее смерти звать мою маму нянькой.

–  И я хочу с вами, - встрепенулся я, кинувшись к дяде Васе.

–  Опять по воде будешь бродить, - запротестовала мама.

–  Не, мы его не пустим. Пусть идеть, нянька, - заступился за меня дядя Вася. - Только штаны одень, а то крась табак откусить... - засмеялся дядя Вася.

Дядя... Это мне он казался взрослым. А в самом деле, дядя Вася был ровесником моего старшего брата Вани, и им было лет по десять или около того. Дяде Мите было лет двенадцать.

Когда мы вышли, дядя Митя с бреднем на плече стоял с Ваней у ворот, поджидая дядю Васю.

–  А этого огольца зачем взял? Его же комары закусают, - спросил дядя Митя у своего брата.

–  Не закусають, он парнишка терпеливый...

Не знаю, откуда дядя Вася взял этот диалектический "шик" - "скажуть", "сядуть", "закусають"... Никто в их семье так не говорил, кроме него. Правда тетя Нюра еще, старшая сестра моего отца позволяла себе что-то вроде "Ванькя", "Манькя", "Афонькя"... Но ни дед, ни бабушка так не говорили. Может быть, дед со своими детьми какое-то время жил в других краях с другими диалектами? В селе он появился, наверное, не так давно. Об этом же говорило и то, что дом его стоял в самом конце села, значит, появился он в селе после вcex. И только изба моего отца построилась на самом, самом краю, рядом с дедовым домом, но это уж тогда, когда отец выделился в самостоятельное хозяйство. В том моем возрасте меня это не могло интересовать. Но позже, намного позже, настолько поздно, непоправимо поздно, когда на белом свете я остался один, крайний, когда все умерли, и спросить было уже не у кого, я стал задумываться - откуда же пошли корни моего рода, откуда я и все мы?

Бывая в разных концах Советского Союза, я прислушивался к местному говору, сравнивал его с говором моей бабушки Прасковьи Григорьевны, матери моего отца и все искал какую-то связь. Вспоминал рассказ бабушки, как дед однажды поехал, или пошел в лес ловить тетеревов решетом. Пришел на ток, насторожил решето, насыпал под ним овса, протянул веревку от насторожки в скрадок и стал ждать... А мороз на зорьке градусов сорок. Долго ждал дед, замерз совсем и уходить не хочется. Но вдруг с шумом присела стая косачей. Дед будто и дышать перестал, и как сидел в неудобной позе, так и замер. Тетерева долго не шли под решето, видно что-то чуяли, все оглядывались по сторонам. Однако голод и холод взяли свое, пошли они на корм, сначала самые смелые, потом еще, еще... А дед все ждал, когда под решетом соберется вся стая. И вот настал миг... Дед дернул... Но намерзшая рукавица только с шумом проскользнула по веревке, не выдернув насторожку из-под решета. Косачи с шумом вспорхнули в разные стороны, а под решетом не попался ни один. Эх, и поматерился же, говорила бабушка, дед. И всю дорогу и дома еще, пока не отогрелся совсем. А когда отогрелся, то и сам над собой давай смеяться.