Шрифт:
Йу распахнула дверь балкона, вышла. На краю ящика с землей сидела большая птица - ее осенняя знакомая.
– "Здравствуй, Йу. Надеюсь, ты не держишь зла на меня, и твоя печаль растворилась в нежности твоего взгляда."
– Что ты! Я рада тебя увидеть. Ты для меня сейчас первый вестник весны, и твое появление вселяет Надежду.., как это раньше делали десять семян... Йу замолчала и, зажмурясь, подставила лицо солнечным лучам.
– "Йу, я хочу подарить тебе вот это." - и птица положила на протянутую ладонь Йу большое золотистое семечко.
– "Этот удивительный цветок из южных стран - очень редкое растение, даже там. Здесь же его никогда не видели, и мало кто вообще знает о его существовании. Птица, склевавшая семя этого цветка, становится разумной и способной говорить на языках всех живых существ Земли. Именно это когда-то произошло со мной. У растения этого есть много других свойств; их ты откроешь сама; пусть это будут сюрпризы. Оно очень прихотливо. Но, судя по тому, как великолепно выращивала ты цветы моей северной родины, рука у тебя легкая и есть надежда на удачу. Прощай, меня ждут сородичи. Хочу лишь пожелать... постижения цели, смысла и сути Жизни."
И птица улетела...
В чем притягательность Нового? В том, что одним своим присутствием, загадочностью своею оно обещает изменить жизнь, внести в нее закваску неизведанного? Каким бы ни было гармоничным старое течение существования и как бы резко ни вламывалось, врывалось, влетало Новое в нашу жизнь, мы, тем не менее, рады ему, ибо оно несет Изменение.
Йу долго думала над словами птицы. Семечко лежало у нее на ладони, круглое, ощутимое своей твердостью и тяжестью, как кусочек самородного золота. И оно как будто обладало собственным сознанием своего бытия. Неужели же оно будет расти здесь, в этом ящике, а тысячи людей так и не узнают о нем и будут продолжать жить своей скучной жизнью! Решение было принято.
Лишь только сошел снег, в центре городского парка, на большом газоне появилась уютная деревянная беседка. Ее выстроили по заказу Йу рабочие парка, унеся в карманах почти все ее сбережения - плату за работу. Беседка вышла на славу: легкая ажурная крыша держалась на шести резных столбах, соединенных скамьями для сидения, а земля под беседкой обогревалась трубами парового отопления. Сюда Йу и посадила семечко, с замиранием сердца ощущая прилив совсем незнакомых доселе чувств. Домой она в этот вечер не пошла, опасаясь досадных случайностей, и легла спать тут же, в беседке, благо ночи были уже совсем теплые. Звезды мерцали в просветах между резными столбами, шумела листва деревьев; Йу была в блаженстве.
Совершая утреннюю пробежку, он вдруг заметил золотистое сияние, исходящее со стороны центрального газона парка. Он был любопытен от природы и достаточно наслышан о различных аномальных явлениях и чудесах; не раздумывая, он понесся на свет, как мотылек на свечу. Он уже видел в воображении свое имя на центральных полосах газет, ряды репортеров, кинооператоров и ведущих популярных телепередач. Сильное упругое тело было послушно приказам мысли; стройная осанка, богатырский разворот плеч, длинные великолепные ноги, лицо кинозвезды с греческим носом и пронзительным уверенным взглядом. Современный принц; миновав последний поворот, он вынесся на площадку и замер перед газоном, восхищенный удивительным зрелищем: прямо в беседке из земли тянулся нежный стебель с темно-зелеными, как будто лакированными листьями, а его верхушку венчал неземной красоты цветок, испускающий золотое сияние; но не он привлек внимание молодого человека: на одной из скамей беседки спала незнакомка редкой красоты.
Утонченные черты лица, плавная линия густых бровей, - изящный изгиб; пропорциональное тело, что привело бы в восторг специалистов от скульптора до модельера. Это была воплощенная богиня, и он, не долго думая, направился в беседку, не заметив некоего переворота реальности, происшедшего в тот момент, когда он переступил невидимую черту.
Йу, конечно же, летала во сне. Ее грудь мерно вздымалась и опускалась, полные губы приоткрылись, полуобнажив перлы зубов; это была не дикая красота степных джейранов, не пышное богатство жизни южной богини леса, не суровая утонченность чистокровных северных гордых скандинавок - а все это вместе, но в возвышенном полете душевного стремления, чистоты детской, но сознательной. Он осторожно протянул ладонь, желая коснуться ее плеча, разбудить, познакомиться, пригласить в театр.., и тут же отдернул руку, не узнав в скрюченных узловатых пальцах с длинными грязными ногтями, покрытых темной сморщенной кожей, как пергаментом, своих холеных ладоней. Паникую, кинулся осматривать себя: спортивный костюм висел мешком на приземистом горбатом теле, как минимум на пять размеров больше требуемого. Кривые ноги гнома, длинные обезьяньи руки. Он выхватил из кармана зеркальце, уставился в незнакомое отражение носатого нахмуренного карлика со злобным взглядом блестящих глаз подлеца. Странно знакомо было это лицо; из зеркала на него смотрел он сам, без масок и обманчивых внешних прикрас. С глухим вскриком он выскочил из беседки и принялся ощупывать свое тело: все было как всегда, костюм был впору, а из зеркальца снова глядело красивое лицо молодого человека - девичьей сухоты. Он обернулся: незнакомка пошевелилась во сне и повернула голову; локон каштановых волос откинулся в сторону, обнажив розовое ухо и висок с пульсирующей жилкой. Он снова тихо вошел в беседку. Спортивные брюки медленно наползли на кроссовки, а руки свесились ниже колен, коснувшись страшными скрюченными пальцами лодыжек. Не раздумывая он кинулся из беседки и скрылся в утреннем сумраке, ни разу не оглянувшись, а чудесный цветок тихо покачивался на ветру, и было ощущение, будто удрученно качает головой сама Аврора, что, низойдя в свете, нашла детей своих погруженными во тьму и грязь, однако с гримасами удовлетворения и похоти на масках лиц.
Он возвращался домой короткой дорогой через парк, пошатываясь и глядя в землю тоскливым взором несостоявшегося разоблачителя. Болело все тело, кружилась голова от тройной дозы и громкой музыки, всю ночь долбившей потерявшие чувствительность перепонки. Но ноги знали дорогу, по которой уже не раз без ведома хозяина на автопилоте доносили домой отупевшее тело.
"Когда-нибудь все это кончится, - думал он в скорби, - мир саморазрушается, и не нам искать причину, и тем более, лекарство, что принесло бы облегчение. Ведь требуется не это самое облегчение, но изменение, и радикальное. А мы даже на полумеры не способны, даже на то, чтобы понять в конце концов, кто мы есть. Да на что мы вообще способны, кроме как не на собственное уничтожение! Да и это проблематично в конечном счете, ведь..." Он наткнулся на беседку, которой здесь раньше не было, это он знал точно. Изваяно было, черт побери, со вкусом, в красоте он разбирался. Обойдя вокруг беседки, он замер вдруг от волшебного зрелища и стал соображать, от кого же идет сияние: то ли от необычайнейшего цветка, каких он никогда не встречал, то ли от прекраснейшей феи-хранительницы, почившей на скамье рядом со своим благоухающим сокровищем. Он привык брать то, что дают, и шагнул в беседку, не особенно задумываясь о том, что же он скажет ей, когда разбудит, и достоин ли он вообще брать то, что не в силах был не только унести, но хотя бы объять и осмыслить...
Его не стало. На земле рядом с цветком копошилась безвольная серая в красную крапинку медуза, по форме отдаленно напоминающая человека. С трудом приподняв грузную плоть, она с пыхтением вывалилась из беседки, и вот он, вконец протрезвев, испуганно ощупывает свое тело, как человек, потерявший бумажник. Удостоверившись в сохранности себя, он бросил взгляд в беседку, вздохнул и, чуть помедлив, снова шагнул внутрь... Ситуация повторилась.
Он потер виски, сел на газон и закурил, задумчиво глядя в никуда. Потом вдруг взял сигарету в пальцы, повертел и, скомкав, бросил на землю, за ней полетела пачка с оставшимися десятью, зажигалка, пакет с загадочной травяной смесью. Он говорил с собой: "Скажи, когда ты стал тем, чем только что был сейчас там, внутри. На этом пути самоуничтожения, лени и безалаберности ты не найдешь себя; лишь потеряешь то, что имел. Вот, пожалуйста, тебе только что показали, кто ты есть на самом деле..." Он долго глядел вдаль, перекатывая шары мыслей, но затем, рывком встав, закончил тягостный бильярд и скрылся за поворотом, изредка оглядываясь и посмеиваясь над игрой случая и своей незадачливостью. Ветер играл тишину, шурша прошлогодними листьями.